 |
| Вера-Эском | М. Сизов | 26.05.2006 |
Встреча у крылечка
Отправившись в Вятский край, решили мы непременно побывать в Великорецком. Ведь с тех пор, как наша редакция участвовала в крестном ходе на реку Великую, в селе Великорецком многое изменилось. Там уже действует монастырь, полным ходом идет реставрация храмов. Обитель возглавляет игумен Тихон (Меркушев) — тот самый священник, которого многие православные Вятской епархии, да и всей страны, знают в лицо. Ведь это он многие годы возглавлял знаменитые ходы на Великую. В прошлый раз в пути поговорить с ним не удалось (все-таки мы были тогда паломниками, а не журналистами), и теперь представился повод взять интервью.Звоним в монастырь: так и так, скоро приедем. «Приезжайте, — ответили на другом конце провода. — Только отца-настоятеля в монастыре нет, сами его ждем. Он cейчас в Сербии, в паломничестве. Вы запишите его сотовый телефон…»
Делать нечего, отправляемся в Киров брать интервью с другими людьми. В один из вечеров, сидя в гостинице, наудачу набираем номер игуменского мобильника. После далеких гудков раздается голос отца Тихона: «Да… это я». Из телефона доносится хруст шагов по гравию, слышен лай деревенских собак. Интересно, где он? Все еще в Сербии или уже в Великорецком?
— Я только что из Москвы, сейчас в Кирове, — сообщил игумен. — Завтра схожу на прием к владыке и поеду к себе монастырь.
— Батюшка, давайте мы вас подвезем, заодно и поговорим, — предлагаем мы. Встречу назначили в Трифоновом монастыре, где епархиальное управление.
* * *
Весна в Вятский край приходит раньше, чем к нам в Коми, и удивительно, какое яркое и теплое здесь солнце. Сижу на деревянной скамеечке у входа в купальню и нежусь… Даже не верится, что мы в самом центре полумиллионного города. Утро в разгаре, обыкновенный рабочий день, но тишина — как в деревне. Задумчиво бормочет-булькает родник преподобного Трифона Вятского, окруженный бревенчатыми стенами. Поскрипывая ступеньками, по лестнице спускаются девушки-горожанки в джинсах и простых ситцевых платках. Набрав воды в пластмассовые бутыли, идут дальше по своим городским делам. Шагает куда-то рабочий из епархиальной мастерской, останавливается и, вытерев ладони о комбинезон, бросает в лицо пригоршню сверкающей на солнце святой водицы. Лестница, купальня, часовня над источником, настил под ногами — все это деревянное, уютное.Когда-то здесь, на высоком берегу Вятки-реки, так и было: деревянные кельи, деревянные церкви, высокий тын из заостренных бревен. Сейчас Трифонов монастырь окружают каменные стены, только на одном из углов высится бревенчатая нахлобучка с куполом — словно сторожевая башня, смотрящая из глубины веков. Оттуда, из древних времен, пришло на Вятскую землю и почитание Николы Великорецкого.
Хлопает дверца — из купальни выходит наш сотрудник Евгений Суворов, весь мокрый и просветленный. И мы вместе, в который уже раз, наведываемся к епархиальному управлению. У входа все так же, как и десять минут назад, стоит священник с окладистой рыжей бородой — игумен Тихон. До этого он разговаривал с каким-то мужчиной, теперь ему исповедуется женщина в платочке. «Даже войти в епархиальное управление не дадут!» — осудил я про себя. Появляется еще одна женщина, сложила ладони лодочкой:
— Батюшка, вашу бороду издалека видно, как огонек!
Да… Отца Тихона — предводителя хода на Великую — здесь, кажется, знают все. Тянутся минуты, батюшка все на том же месте, беседует с разными людьми, мы поджидаем рядом. Вдруг игумен оборачивается к нам и вполголоса предупреждает: «Владыка». Ко крылечку подкатывает машина, мы непроизвольно выстраиваемся в шеренгу, дверца открывается…
— А это еще что за делегация? — басовито спрашивает митрополит Хрисанф.
— Редакция «Веры». Изучаем жизнь епархии.
— Это хорошо, — владыка говорит нам ободрительные слова, благословляет, потом шествует дальше. А я-то думал, чего это отец Тихон все у крыльца стоит! Этак он и нас под святительское благословение подвел.
После аудиенции с владыкой о. Тихона уже ничто в городе не держит, освобождаем ему переднее сиденье в машине (как и в крестном ходе, батюшка должен быть впереди), усаживаемся — и в путь, в Великорецкое.
Поклон из Сербии
Для завязки разговора интересуемся у о. Тихона, как съездилось ему в Сербию.— Ездил я туда в первый раз. Это был ознакомительный тур паломнической службы «Радонеж», и нас пригласили просто как священников — меня и о. Иова, наместника Трифонова монастыря, — отвечает игумен. — Посетили мы древние монастыри Жича, Студеница, Сопочани и бывшую столицу Черногории — Цетинье, где находятся мощи Иоанна Крестителя. Кстати, для ваших читателей сообщу: скоро, возможно, эти мощи впервые прибудут в Россию. Митрополит Черногории Амфилохий сказал нам, что сейчас ведутся переговоры об этом с Московской Патриархией.
— Наш Север они тоже посетят?
— Не знаю, какой маршрут выберут. Но вот такая информация. Принимали нас очень сердечно, искренне. И страна красивая. Удивляюсь тем обеспеченным русским, кто каждый год ездит отдыхать в Турцию: почему бы им не выбрать Черногорию? Море, хороший южный климат, полезные воды и, главное, столько наших, православных, святынь. Не передать, что мы испытали, когда увидели воочию мощи Симеона мироточивого, родителя св. Саввы Сербского, и св. мощи его матери св.Анастасии. Познакомиться ближе с историей Сербской Церкви — это было очень полезно духовно, православный мир стал больше для меня.
— После свержения Милошевича к власти в Сербии и Черногории пришли демократы, ориентирующиеся на Запад. Изменилось ли после этого отношение к России?
— Конечно, нет! Вот лишь один факт: в Черногории, где много курортов со средиземноморскими пляжами, иностранцам ограничена возможность покупать землю, она считается национальным достоянием. А русским не препятствуют, принимают нас как бы за своих. И наши соотечественники там уже много участков приобрели. Что же касается демократии, то она ничем не отличается от нашей. Все как в России: богатые еще больше богатеют, а большинство терпит нужду.
— Древние монастыри Косово и Метохии не удалось посетить?
— Нет, туда и запланировано не было. Вы сами знаете, что там творится: православные церкви разрушают, монахов убивают.
— Сейчас много пишут о самоопределении Косово. Отдадут его албанцам?
— Одному сербу я задал этот вопрос, он ответил: «Сербы никогда это не подпишут. При удобных политических обстоятельствах — не сейчас, в будущем — Косово все равно вернется к нам». Меня это удивило. Казалось бы, уже потерянная территория, но в Сербии так не считают.
— Чем все-таки сербы отличаются от нас, русских?
— Если говорить о Церкви, то у сербов более сильная связь с наследием Византии, у них сохранилась преемственность. Кстати, до 17-го года мы ведь тоже подчеркивали свою принадлежность к византийской традиции — называли себя Греко-Российской Церковью. А сейчас это забылось. Что еще любопытно. Мы часто переезжали с места на место и всюду видели дорожные знаки с изображением храмов — они указывали, что вот поблизости можно остановиться и помолиться. Селения в Сербии небольшие, вроде наших деревенек, и всюду есть часовня или храм. Видно, закрытия «неперспективных» деревень там не было.
По национальному характеру мы с сербами тоже чуть отличаемся. Мне думается, в нас больше еще такой нераскрытой внутренней энергии. Возможно, по своему внутреннему потенциалу русский человек имеет большую силу, вот только обращает он эту силу не на то, что следует. Чаще всего это выражается в агрессии, недовольстве, всяких страстных проявлениях, в том числе в разгульном образе жизни — в винопитии, табакокурении. А в Сербии мы увидели народ тихий, мирный, я бы сказал, умиротворенный. Представьте, полтора часа гуляли мы по вечернему Белграду в самый пик выходных дней — народу на улице масса, семьи, молодые пары. И все спокойные, выдержанные, никто пиво не распивает, не горланит, все очень чинно. За все время встретили только двоих с дымящимися сигаретами, больше курящих не было. А ведь эти люди недавно пережили войну, бомбежки! После Москвы, откуда отправилась наша группа, Белград мне показался очень оживленным городом — в смысле того, что там больше радуются жизни, просто живут.
Эх, если бы нашу кипучую энергию направить в правильное русло, упорядочить, как в Сербии, наша Россия была бы непобедима, она сразу бы выросла в великую православную державу.
— А такие крестные ходы, как на реку Великую, в Сербии есть?
— Оказывается, нет. Когда мы рассказали о нашем крестном ходе, я уж не помню кто, кажется митрополит Амфилохий, сказал: «Так это ж русские! Только они могут в течение трех дней по дождю, по бездорожью идти…» Конечно, наши поступки вызывают у сербов восхищение. Они говорят не просто «Россия», а «великая Россия». Наших воинов — тех, что были в числе миротворцев в Косово, очень ценили за мужество и смелость. Еще в 2002 году, помню, довелось мне разговаривать с одним сербом-офицером, и на мой вопрос, как там наши солдаты в Сербии, он стал подбирать точное определение: «Вот они такие… смелые, нет… фанатичные, нет…» Так и не смог подобрать слова — столь был восхищен бесстрашием наших парней. Хотя, заметьте, сами сербы далеко не робкий народ: вся их история — это подвиг. Они отчаянно воевали против мусульман, а потом, единственные в Европе, не покорились Гитлеру, хотя тот бросил множество дивизий в Югославию. Будучи в Сербии, понимаешь, что они как нация могут постоять за свою независимость. И последнюю войну — с НАТО — они не забудут. В Белграде у телецентра мы видели памятник, воздвигнутый жертвам натовской бомбежки. Чтят своих погибших и не считают себя побежденными.
Кусочек святого града
Слово за слово, и вот мы уже в окраинном районе Чижи, о. Тихон просит свернуть на одну из улочек. Поворот — и вмиг очутились в глухой деревушке, иначе и не назовешь это местечко Кирова. Слегка пробуксовывая, машина медленно ползет по жирному бутерброду из грязи, центральному здешнему «бродвею», и останавливается в тридцати метрах от сельского деревянного дома — дальше не проехать. Эх, Россия… Мимо нас, весело шлепая по грязюке, пробегает стая собак. Так вот откуда взялись деревенские звуки, когда мы звонили отцу Тихону!— Родительский дом, — поясняет игумен. — Сюда мои родители переехали из Сунского района в 27-м году, перед самой коллективизацией. Бросили там крепкую большую избу, землю, все свое крестьянское хозяйство. И вовремя, все равно бы отобрали. Когда я ехал в Сербию, то по дороге в Москву познакомился с попутчицей — она, оказывается, живет в 10 километрах от родины моей бабушки. Говорит, деревня-то, откуда родители бежали, давно уж стерта с лица земли.
Батюшка выносит из родного дома баул со священническими принадлежностями и резиновые сапоги, обвязанные веревкой, — весеннюю обувку для Великорецкого. «Ну, можно ехать».
— Получается, вы коренной вятский? — спрашиваю игумена.
— Здесь, в Кирове, родился, здесь же на клиросе послушание нес, рукополагался, а потом направили меня в Омутнинск, — рассказывает священник. — Служил там 15 лет, пока не направили Великорецкий монастырь поднимать. Постриг принял в 1989 году. Вот и вся биография.
— В Омутнинск вас на пустое место послали или там уже действовала церковь?
— Была деревянная церквушка. А потом мы большой храм построили, во имя иконы Божией Матери «Троеручица"… Вот вы интересуетесь братской Сербией, сколь она близка нам. А спроси любого: откуда пришла «Троеручица»? Большинство скажет, что это наша, русская, икона. Люди образованные вспомнят, что она Афонская. А на самом деле — это сербская святыня, очень почитаемая там. Первый сербский архиепископ Савва привез ее из Иерусалима как благословение своему народу, и впоследствии «Троеручица» была перенесена на Афон — в сербскую лавру Хиландар. И таких сербских «русских» святынь у нас множество. Точно так же в Сербии почитаются наши иконы и святые, например Александр Невский, Серафим Саровский — они там свои, «сербские».
Или взять святой град Иерусалим. Еще в старину Патриарх Никон воздвиг Новый Иерусалим с храмом Воскресения Христова — наш, русский. Такой же храм, точнее центральная его часть — часовня Гроба Господня, — был и у нас на Вятке, его устроил преподобный Стефан Филейский после паломничества на Святую Землю. По его примеру и мы в подвальчике, под клиросом церкви иконы «Троеручица», сделали такую же Кувуклию. Правда, за неимением места у нас получилась только пещера Гроба, без придела Ангела.
— И что в вашей часовне находится, Плащаница?
Батюшка заулыбался, довольный вопросом:
— А не поверите! Там в центре лежит тот самый камень, на который Иосиф положил умершего Христа, на котором Господь воскрес и с которого появляется Благодатный Огонь. Конечно, не весь камень, а малая частица… Это давняя история. Когда в храме Воскресения Христова был ремонт, один епископ Русской Зарубежной Церкви молился в пещере Гроба. Бил земные поклоны, и каким-то образом камешек отлетел от плиты и оказался в рукаве его рясы. Это он счел за благословение Господне. Потом камешек поделили, и нам досталась частица. Когда я приезжаю в Омутнинск, то всегда в этой пещере принимаю исповеди, соборую. Место тихое, благодатное, очень умилительно там молиться.
Батюшка замолчал, о чем-то думая. Мы уже были на выезде из города, за окошком проплыли самолет на постаменте и надпись «Авитэк».
— Вот, кстати, здесь, за Авитэком, находится Филейский аэродром, а прежде было село Филейское. Здесь преподобный Стефан и подвизался и часовня Гроба Господня стояла, — показал игумен на окошко. — Когда он в Иерусалим ехал, то в пути ему Никола Чудотворец явился.
Было это в Крыму, в тот июньский день, когда на его родине начинался крестный ход на реку Великую. Представил Симеон Куртеев (мирское имя Стефана), как из Вятки вытекает живая человеческая река, поющая стихиры, а впереди покачивается чудотворный образ Николы — и загрустил он. Захотелось присоединиться к крестному ходу, и стал он молиться. И вдруг, как потом вспоминал Симеон, был он восхищен духом на высоту и увидел там святителя Николая Чудотворца… До этого Симеон паломничал по многим местам, был на Афоне, но после той памятной поездки в Иерусалим (в 1870 году) решил уже никогда родину не покидать. Поселился он близ Филейки. Через это село каждый год шел крестный ход на Великую, и Симеон крестоходникам раздавал свои духовные книги. А потом принял и монашество, основал пустыньку, выросшую в Александро-Невский монастырь. В этом монастыре впоследствии возрос и другой наш подвижник — преподобный Матфей Яранский. Так что Никола Великорецкий осветил дорогу многим нашим святым. Так и должно быть — ведь он, как и преподобный Трифон, духовный покровитель Вятской земли.
Дети и монастырь
— Получается, ваш Спасо-Преображенский Никольский монастырь — все равно как Соловки для архангельцев, только «сухопутные». Может быть, со временем туда переместится центр монашеской жизни всей Вятской земли? — спрашиваю игумена.Тот отвечает односложно:
— Нам только год. Сейчас всего 11 человек, просим о нас молиться.
— Во многих вновь открытых монастырях почему-то возникают проблемы с местными жителями. У вас такого нет?
— Да, есть такая особенность. Наверное, это связано с тем, что люди десятилетиями жили около поруганной святыни и это нехорошо отразилось в их душах. Кроме того, возникают конфликты из-за помещений, люди не хотят выселяться. Да и вообще я заметил, что те, кто живет близко от храма, редко в него ходят. Чем объяснить? Не знаю. Но в Великорецком другая картина. Вера здесь жила даже в годы гонений, поскольку крестный ход на Великую, к явлению Николая Мирликийского, никогда не прерывался. И сейчас у нас есть костяк верующих из местных, человек двадцать пять, которые дали обет приходить в храм каждое воскресенье и свято его выполняют. Сейчас стало больше молодежи, приходят дети из детского дома, учителя. С началом монастырской, уставной жизни мы стали служить чаще, и люди потянулись в церковь.
— Великорецкое — село вымирающее?
— Я бы не сказал. Хотя многое развалилось, вот больницу в начале 90-х ликвидировали. Но еще действует колхоз — за счет вырубок леса. Главным же предприятием в селе стал детский дом, который считается лучшим в области. Благодаря ему вся жизнь и налажена. При ней и наша воскресная школа действует.
— Мы слышали, что у вас в братии есть монах с высшим филологическим образованием, он, наверное, и преподает?
— Вы про отца Дионисия? Нет, преподает другой иеромонах — отец Досифей. Он тоже по-своему очень образован — 12 лет подвизался в Донском монастыре. Сам-то он вятский, но юношей уехал в Москву, а потом вернулся на родину.
То, что игумен предпочел дипломированному специалисту опытного монаха, меня несколько удивило. «Школа — это ж не монастырь, там знания преподавать надо, а не только молиться», — подумал про себя, но промолчал. И вскоре получил ответ на невысказанный вопрос.
— Многие сомневаются, стоит ли детей «мучить» в воскресной школе, — продолжает отец Тихон. — Действительно, в обычной школе они очень загружены, затем наступает воскресенье — единственный их выходной, и нужно идти в храм. А после него — снова в школу, в приходскую… Кому ж понравится?
Так вот. Я считаю, как раз воскресная школа и должна детям нравиться. Почему? Потому что она, в принципе, отвергает накачку информацией, а является прежде всего духовным общением. Общение же — это всегда интересно.
Это я понял, когда открыл школу у себя в Омутнинске в 91-м году. Мы сразу развернулись на полную катушку, появились четыре класса по 20 человек. Дело было для меня новое, и я поехал за советом к о. Борису Ничипорову, когда он служил в Конаково Тверской области. Тот сказал: «Ты детишек-то по школьным методикам не гоняй. А смотри сам по ситуации, ищи свою методику, как тебе и ребятам будет по душе». Я так и поступил. И неспешно, в задушевном разговоре прошли мы за несколько лет очень подробно все Священное Писание. Я просто спрашивал детей, как они понимают то или другое место из Библии, потом мы беседовали. Часто дети своим толкованием притчей Христовых просто поражали. Открывал я потом толковник Феофилакта Болгарского — и там то же самое написано, только другими словами! В детских душах уже кроется знание о Христе, и главное — не погубить его пустой зубрежкой.
А те программы, которые сейчас предлагают для преподавания основ православной культуры, мне кажется, перегружены — это уровень семинарии, а не школы. Будет ли польза детской душе от нагромождения знаний? Печальный опыт у нас уже есть: в свое время поверхностное, бездушное преподавание Закона Божьего стало причиной безверия и разрушения Российской империи.
Еще у нас в Омутнинске такая практика была: в старом деревянном храме совершали литургию специально для детей. Особая проповедь для них готовилась, дети сами пели во время службы, стояли у свечного ящика, храм прибирали. Им было интересно. И выросли они в цельных личностей, трое закончили десятилетку с золотой медалью. Те выпускники, кто не уехал из Омутнинска, каждое воскресенье приходили вечером на акафист и елеопомазание, потом чаевничали вместе. К храму они приросли.
— Ребята из Великорецкого отличаются от омутнинских?
— Дети везде одинаковые, разница только в поколениях. Нынешние детишки разительно отличаются от тех, что были 10 лет назад. Стали очень неуравновешенными, невнимательными, плохо себя ведут. Постоянно их надо чем-то заинтересовывать. Поэтому в Омутнинске была у меня мысль преподавать Закон Божий одновременно с каким-то ремеслом, рукоделием, которое бы учило усидчивости. Может быть, в Великорецком удастся это осуществить.
Войско на марше
Время пролетело быстро — вот уже на обочине вырос указатель на Великорецкое. «А пешком этот путь занял бы три дня», — подумалось. Хотя почему «этот»? Расстояния одинаковые, отправная и конечная точка те же самые, но путь-то совсем другой… В крестном ходе все другое — и небо, и земля, и протяжение времени, да и само бытие человеческое иное.— Батюшка, говорят, вы уже 15 лет водите ход на Великую, — обращаюсь к о.Тихону. Тот смеется:
— Нет, восемь раз меня благословляли быть предстоятелем крестного хода. А так я хожу на Великую с 90-го года.
— Насколько за эти годы увеличилось количество паломников?
— Прирастает примерно по 500 человек в год. В прошлом году было не менее 5−7 тысяч участников — тех, кто шел пешком, плюс тысяч 5 приезжих. Всего десять тысяч.
— Наверное, среди них не все воцерковленные?
— Да, и, по моим наблюдениям, ход на Великую стал как бы кузней духовной. Многие его участники впоследствии оставляют мирскую профессию, становятся священниками. Например, такой путь прошли отец Владимир из города Свеча и отец Михаил из Юрьево.
— Некоторые к тому же физически исцеляются…
— Да, исцелений, чудес в крестном ходе много. Вот типичный случай, недавно был: одна женщина страдала страшной аллергией, объехала множество монастырей, но излечилась только после крестного хода на источниках Великорецкого. В крестный ход, бывает, отправляются частично парализованные, встречал я и таких, кто только что перенес инсульт. 90 километров их не страшат — с верой идут и по вере получают.
Сам по себе крестный ход — это не просто люди, которые идут и молятся. А это идет войско Христово под предводительством Николы Чудотворца, который ведает все сокровенные желания, тайные молитвы, немощи каждого. Я считаю, что нигде так не прославляют Николу Чудотворца, как на Великой реке. Нигде в мире нет подобных торжеств. Даже до революции, когда Русская Церковь была в силе, даже тогда считалось, что это самый многотрудный и торжественный крестный ход в России.
— Говорят, что тогда на Великую до 300 тысяч человек отправлялось — чуть ли не вся губерния. Верится с трудом…
— Я слышал другую цифру: до 100 тысяч. Но, возможно, и больше, потому что, по статистике, к 1909 году в Вятской губернии жило свыше 3 миллионов человек. И что 100 тысяч для такой губернии? А сейчас в Кировской области всего-то миллион. Но, представьте, даже в советское время, до войны, крестные ходы были примерно по 40 тысяч человек.
— И все же трудно даже 100 тысяч представить. Получается, голова к Великорецкому подходила, а хвост еще только из города Вятки выбирался?
— А вы посмотрите на старые фотографии: шли плотной колонной, с телегами, на которых неизлечимо больных везли. И дорога раньше была — две телеги могли разъехаться, а сейчас вместо нее тропа, порой приходится гуськом друг за дружкой следовать, по-партизански. Еще на этих фотографиях, если присмотритесь, по бокам колонны увидите цепочку из конных всадников, меж которыми был протянут канат — так сдерживали людскую массу. Жандармы следили, чтобы тысячи людей не смяли голову крестного хода, в которой несли хоругви и саму икону Николы. Помните картину Репина «Крестный ход в Курской губернии»? Там тоже среди множества фигур есть изображение наездника с нагайкой — конного полицейского. Без стражей порядка при таком сборище людей никак не обойтись.
— Так ведь и сейчас, — смеюсь я, — «всадники» крестные ходы сопровождают, только они на машинах и называются гаишниками.
— Ну, на нашей «тропе» гаишникам делать нечего, — серьезно говорит о.Тихон. — Обходились мы без милиции, но в нынешнем году все же придется запросить помощь у силовых структур. А дело вот в чем…
Мы уже давно заметили, что к ходу на Великую все чаще стали приставать люди не совсем православные, а как бы склонные к мистике, к поиску энергетики, — объясняет игумен. — Когда крестный ход был малочисленен, такие люди сразу бросались в глаза, их можно было обличить, чтобы не вводили в искушение и оставили нашу походную Церковь, раз не согласны с ее учением и уставом. Сейчас же отделаться от них труднее. Но главная проблема даже не с ними, а с ребятами из РНЕ (Российского Национального Единства). Уж четвертый год они присоединяются к нам.
— Со своими знаменами, что ль?
— Нет, слава Богу, у них православная хоругвь. Но листовки и свой журнальчик все же распространяли. В прошлом году была с ними договоренность, что литературу не будут никому предлагать, они терпели-терпели, но под конец не выдержали и пропагандой занялись.
— Они вятские?
— Нет, из Екатеринбурга и Москвы.
— А казаки вам не помогают? Они могли бы с ними поговорить.
— Казаки? Они с нами не ходят. В прошлом году была попытка казачества пронести икону Царя-мученика. Попросили благословения у нашего владыки, тот благословил «на усмотрение крестного хода», и мы согласились, не ожидая каких-либо сложностей. Но икону казаки взяли огромную, которую требуется на железных носилках нести — деревянные не выдержат. Когда дошло до дела, казаки прикинули: нет, 90 километров — это не реально. Тогда решили они пройти только последний участок пути. Но даже здесь получился разброд. Большинство крестоходников не захотело следовать за этой громоздкой иконой, поскольку шли-то за Николой Чудотворцем, которому крестный ход посвящен. Стали они специально обгонять казаков, и тем самым сбили свой сердечный ритм. Последний переход был длительный, километров семь, если не более, а тут еще эта гонка… Когда идешь ровно, то не устаешь, нагрузка на сердце равномерная. А когда после 80 километров пути начинаешь бежать, потом притормаживать и снова бежать — это очень тяжко. Одна бабушка после такого обгона подошла к нам и пожаловалась на сердце, на аритмию. Потом, правда, приложилась к иконе Николы Чудотворца, что несли впереди, и у нее прошло. Слава Богу… А казаки, когда в Великорецкое пришли, свой большой образ погрузили на машину и уехали.
— Они тоже не вятские?
— Нет, не наши. Со своей иконой они ходят со многими крестными ходами, считая, что так просвещают народ о мученичестве Царской Семьи. Дело доброе, но силы-то, свои и чужие, надо соизмерять и не забывать, что у каждого крестного хода есть свой особенный смысл и почитание своего святого, и в нем совершаются те молебны, что уместны только для него. Конечно, мы иногда служим в пути Всенощное бдение, бывает, с крестным ходом совпадают воскресные дни, праздники Вознесения и Троицы — и мы совершаем утреню, обедницу. Но это общецерковные богослужения. А молебны — только святителю Николаю.
— А как в нынешнем году будет с ночевками для паломников? — задаю игумену практический вопрос.
— Будут дополнительные места… Да сейчас сами увидите.
Действительно, мы уже въезжали в Великорецкое, главная улица которого упирается в монастырские храмы.
* * *
Батюшка выбрался из машины, вздохнул полной грудью и промолвил удивленно:— Ну, как домой вернулся!
Навстречу вышли длиннобородые монахи в резиновых сапогах, сдержанно улыбаются. Но глаза выдают душевную радость: еще бы, столько времени в разлуке! Один из них, на вид самый суровый, ликуется с игуменом, говорит:
— Что-то ты изменился на лицо, отче. Светишься весь.
— Так в Сербии был, у великих святынь.
Монахи чинно возвращаются в монастырский корпус. Вслед за ними по досочкам, брошенным на сырую землю, ступаем и мы.
