«Русь уходящая». История ненаписанной картины

Имя Павла Корина сейчас не очень известно. Но художник это действительно незаурядный, ученик Нестерова, достойный продолжатель школы русского психологического портрета. А более всего сегодня он знаменит благодаря картине, которая так и не была написана…

Дом-музей Павла Корина. «Ответственность несем»

Этой осенью довелось побывать на Немецком кладбище. Впечатление было очень сильным, захотелось узнать больше. И увидеть. Так, логичным оказалось пойти в музей Павла Корина — в свое время он создал серию портретов-эскизов многих из тех, кто ныне покоится на Немецком.

Цель была узкой, а получили мы, естественно, гораздо больше.

Сначала отпугнула система попадания на выставку: только вторник, среда, пятница, только с экскурсией, только по договоренности с экскурсоводом… Но не пойти было невозможно, а с экскурсоводом сговорились неожиданно легко и быстро. На следующий день после звонка мы уже стояли у двери музея. Музей — на Спортивной, Малая Пироговская, 16, флигель 2. Домик — бывшая баня (баней он был еще до того, как стал мастерской художника), совершенно «аутентичный», как будто не из нашего времени. Ждали мы недолго: появился экскурсовод в сопровождении нескольких человек.

— Меня ждете?

— Ждем. Вас.

— А что, уже три часа? Ну, в России вовремя происходят только революции. Причем только пролетарские.

И в таком духе оно и было дальше… Впрочем, говорили не столько о революциях, сколько об искусстве и истории, и дай Бог каждому экскурсоводу и искусствоведу так глубоко знать свой предмет. Вадим Валентинович «горит», а это бывает не так часто…

Внутри музея студено и сумрачно, на обувь надеваются замысловатые войлочные тапки, вещи просят сложить на сундук. Причем здесь за имущество «несут ответственность»: уверяют, что ничего никогда не пропадало. А это по нынешним временам тоже редкость.

Вот мы в мастерской. И она же — галерея. Стоят, смотрят на нас. Сидим, смотрим на них. Одно из самых сильных впечатлений — эти минуты молчания в ожидании экскурсовода.

Последняя литургия на Руси

Этюд-портрет митрополита Трифона (Туркестанова) — цветовой (да и не только цветовой) центр выставки. Хотя само полотно — одно из самых маленьких. «Огненный митрополит» в красном пасхальном облачении. По замыслу художника, эта фигура должна была быть и центром композиции «Реквиема» (это авторское название, «Уходящую Русь» предложил Горький).

Потом вместе с экскурсоводом рассматриваем эскиз, где многие и многие собраны наконец в единую композицию. Символы. Три патриарха — Тихон, Сергий, Алексий — рядом, как на иконе (а жили и были патриархами они, естественно, в разное время). Впрочем, «Реквием» по замыслу не реалистическая картина. Аллегория? Диакон (писаный с диакона же, знаменитого Холмогорова) — гиперболически увеличен. Стоящий рядом митрополит Трифон — уменьшен, почти карлик. Но это — центр.

А дальше нам предлагают интерпретацию картины: все стоят спиной к алтарю — это исход, «реквием». Диакон воздел руку — просит благословить кадило. Но все, у кого он может испросить благословение (священники, архиереи) — у него за спиной. Итак, он просит благословения у Самого Бога. Потому что на картине — последнее православное богослужение на Руси.

Люди, которые предпочли уйти, нежели измениться…

1925 год. Похороны Патриарха Тихона. Стечение народа, какого никто не ожидал. Идут все. В том числе Корин со своим старшим другом и наставником Нестеровым. Понятно, что ТАКОЕ — в последний раз. То были люди, которые предпочли уйти, нежели измениться. И Корин загорается идеей — «остановить мгновение», запечатлеть «образы духовной стати предков».

Но возникли проблемы практические: позирование. Большинство потенциальных моделей об этом слыхом не слыхивали, никуда идти не соглашались. Корин обратился к Нестерову, тот в свою очередь свел его с митрополитом Трифоном (Туркестановым). Трифон был духовником и самого Нестерова, и многих из тогдашней творческой интеллигенции. Ермоловой, например… У него было и высокое происхождение, и блестящее образование, карьерные перспективы… Искусство знал профессионально и с творческими людьми разговаривал о культуре на равных. Но в Москве начала ХХ века его называли еще и «кухаркиным архиереем», потому что он служил литургии для слуг, т. е. начинавшиеся в 3−4 утра, чтобы челядь успевала вернуться к моменту пробуждения хозяев. А еще он считался самым выдающимся оратором своего времени (а ведь это и время Кони и Плевако, да и вообще «говорить красно» умела почти вся тогдашняя интеллигенция). Итак, митрополит Трифон Нестерову не отказал, согласился на 4 сеанса по 2 часа. (Заметим, что серовская «Девочка с персиками» — воплощение естественности — семьдесят сеансов, а портрет Ермоловой — около трехсот.) Корин успевает написать с натуры лишь лицо, фигуру пишет с манекена, отсюда и некоторая непропорциональность. С остальными труднее. Художник ищет типажи по московским храмам, а люди не хотят идти в мастерскую… Тогда — «козырь»: «У меня сам Трифон стоял. Придете — увидите. Увидите — встанете». Это действует. А когда к словам прибавляется пакет пшена или бутылочка масла… Время-то голодное. Но все равно проблема: «модели» не привыкли к позированию, они быстро «гаснут» — исчезает та одухотворенность, которую и пытается передать Корин. И так он и работает: за 20−30 минут надо запечатлеть главное…

Но все это рассказал экскурсовод.

От себя: в конце экскурсии остановились у фотографии художника. Вадим Валентинович порассуждал о том, какой красивый был мужчина (соглашусь, пожалуй) и что редкий это случай, когда при всем этом он еще и «нормальный». А потом попались мне фотографии Корина 30-х годов, времени, когда он работал над «Уходящей Русью». Ну, так скажем, хорошенький мальчик (что-то от Есенина, хотя совсем другой тип), в стандартном таком костюме. И как он, с этими-то «духоносными», один на один? Ведь и на эскизы его бестрепетно не посмотришь, как, знаете, не каждой иконе можно в глаза смотреть.

Продолжение следует…

http://www.taday.ru/text/77 606.html