Александр Твардовский: «Всё, что талантливо и правдиво — нам на пользу»

В июне этого года Александру Трифоновичу Твардовскому исполнилось бы 95 лет. После его смерти — а он умер в 1971 году — прошло еще две эпохи: период советского застоя и новое перестроечное время, в прах разрушившее иллюзию появления благородных реформаторов в нашей стране.

Твардовский — великий русский поэт. Даже на фоне появившихся в перестроечное время имен русских поэтов ХХ века его поэзия не стушевалась, не поблекла, а достойно и ярко заняла свое место. По его «Василию Теркину» можно изучать и быт, и подвиг, и дух русского солдата-победителя. Но сегодня особенно хочется вспомнить о Твардовском — главном редакторе журнала «Новый мир».

Так получилось, что журнал стал последним делом в его жизни, а из сегодняшнего времени кажется — единственно важным. (Ведь нельзя подумать, что сам Твардовский мог всерьез воспринимать ту советскую литературу, которая господствовала на протяжении его жизни, в которой участвовал сам, за которую получал Сталинские и Ленинские премии. Конечно, это не относится к его поэмам о Василии Теркине.) И только ХХ съезд партии и последующая оттепель в жизни страны дали иллюзию перемен.

До «Нового мира» Твардовский жил благополучной жизнью советского литератора — литературного генерала. Уже был написан «Василий Теркин». Но чтобы достичь этой планки, ему в самом начале жизни пришлось покривить душой — отойти от родственных уз. Его семья как кулацкая была репрессирована и выслана в Сибирь. Он в это время уже уехал в город, учился и, чтобы не портить карьеры, не стал указывать своих родственных связей с высланными кулаками. Впрочем, тогда это было единственным спасением.

Думается, этот поступок оставил глубокий след в его честной душе и тяжелым отголоском аукался при каждом случае, камнем лежал на глубине. Как будто в клятву своим загубленным родным, он никогда не писал стихов о любви. Словно себе хотел доказать, что пожертвовал ими ради стоящего дела.

В конце 50-х — начале 60-х журнал «Новый мир», который он возглавил, стал знаменем оттепели. Благодаря Твардовскому в Советском Союзе вдруг появилась настоящая русская проза, которая показывала правду жизни. Это было так неожиданно на фоне павленковского счастья, николаевской жатвы, бабаевского кавалера золотой звезды. После публикаций в журнале романа Гроссмана «За правое дело» и повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича» партия поняла, что слишком широко открыла шлюзы правды. Ложь в стране была на каждом шагу. В новомировской папке для публикаций лежали повесть Е. Драбкиной о Ленине, роман А. Бека «Новое назначение» — о партийной номенклатуре, новые вещи Солженицына, романы Г. Владимова, Н. Воронова. Интеллигенция с нетерпением ждала новой прозы. Журнал вырос в тиражах. И хотя в советское время идеологи могли ограничивать тиражи, даже те, что печатались, оказывались достаточными, чтобы в трудовых коллективах возникали обсуждения, споры, чтобы страна заговорила. Партия смертельно боялась этого. Поэтому после снятия с поста Н.С. Хрущева ЦК партии стал восстанавливать «идеологическую чистоту». Проза в «Новом мире» не соответствовала идеалам социалистической действительности, она «чернила» ее.

Молодому читателю следует объяснить, что в те времена главный редактор был всегда партийным, знал «свою» колею и никогда не выбивался из очерченных рамок. Твардовский после публикации повести Солженицына больше не хотел замечать этих рамок. Он стал считать критерием свою собственную совесть. Он говорил: «Все, что талантливо, правдиво, — нам на пользу». У партии было другое мнение — она совести не имела.

Уже после снятия Хрущева Твардовский публикует в журнале рассказ Солженицына «Матренин двор». Только за один этот рассказ, в котором говорится о настоящей, а не выдуманной судьбе деревенских русских женщин эпохи «окончательно» построенного социализма, можно поставить памятник Солженицыну. Но Твардовскому, который своевременно напечатал рассказ, — надо поставить памятник из золота. Вся страна тогда знала о судьбе миллионов колхозниц, которые жили в нечеловеческих условиях, трудились от зари до зари за «палки-трудодни» в ведомостях, ничего не получая. Поскольку вся та Россия вышла из деревни (а другую расстреляли и выслали), то новые горожане плакали над ними, ужасалась их уделу быть рабынями труда. И только Твардовский, когда эта ситуация была реальностью, обнародовал: да, это правда! Это не прошлое, это реальность наших дней.

Могла ли власть вытерпеть это покушение на ее легенду о построенном счастливом обществе? Легенду, которой она жила. Ведь этим женщинам она, власть, старалась внушить, что не спит днями и ночами в думе о народе. Конечно, партии терпеть такое обличение было невмоготу.

Зато она имела арсенал средств борьбы с такими «очернителями». И целую рать журналистов, идеологов, главных редакторов. Им тоже по-человечески было невыносимо врать, когда рядом другие говорят правду, называют черное черным. Им нет дела до общества, до страны, погрязшей во лжи, до народа, который как жил, так и живет в каменном веке. Конечно, очень хочется, чтобы и другие приняли общие правила игры и врали. Тогда совесть спокойна. Поэтому нашлось немало «мастеров слова», которые с удовольствием откликнулись на партийный клич «ату!».

Против «Нового мира» выступил «Огонек». Письмо против журнала и его редактора подписали 11 литераторов. У КПСС были такие любимые числа — 11, 7.

Но Твардовский не сдавался. Трудно угадать, что он чувствовал, поскольку наверняка понимал, что рвет с этой жизнью навсегда. Он не подписал письмо писателей к чехословацкой общественности после ввода советских танков в Прагу в августе 1968-го. Когда в 69-м эмигрантский журнал «Посев» опубликовал без его разрешения его поэму «По праву памяти», он предложил опубликовать эту поэму в СССР, чтобы снять все недомолвки. Он не уходил с поста главного редактора «Нового мира», хотя все вокруг твердили: надо уйти. Он говорил: «Если я стал неугоден — ну пусть скажут прямо: уходи». Но ханжеская власть не желала говорить в лицо. Да и трудно сказать такое в лицо человеку, который имел огромный авторитет как среди писателей, так и среди простых людей, которые читали и любили «Теркина», трудно, потому что он всей своей безупречной жизнью, своими партийными наградами подтверждал свое право воплотить декларируемый партией принцип — быть честным, служить народу.

12 февраля 1970 года после того, как Союз писателей СССР явочным порядком перевел на другую работу его заместителей и назначил новых «для укрепления редколлегии», он написал заявление об отставке. В декабре 1971 года Александра Трифоновича не стало.