Отпуск

Оглавление

Два приятеля из Петрограда – Николай Прюц и Сергей Сергиевский – были оба легко ранены в бою под Кизитеринкой 27 ноября 1917 года. Полежав в лазарете недели две и имея достаточно времени для размышлений, они затосковали. Приближалось Рождество, и сегодняшние вояки, вчерашние дети, захотели быть к празднику у домашней елки. Правда, до Петрограда было тысяча верст "с гаком", но для молодости это не было неразрешимой проблемой.

Объединились на мысли ехать в отпуск в Петроград и явились с этой идеей к командиру батареи капитану Шаколи Николаю Александровичу.

– Как же вы поедете, когда кругом фронт? Кроме того, и раны у вас не зажили!

– Дайте нам подложные отпускные документы 39-й пехотной дивизии. А раны по дороге заживут.

Капитал Шаколи подумал я сказал:

– Придите завтра.

На следующий день капитан Шаколи, по-видимому, побывавший в штабе, дал им просимые документы, но поставил условие явиться в Петрограде по ряду адресов, которые они должны были выучить наизусть, и сделать там определенные устные доклады. Дав еще ряд инструкций, Шаколи расцеловал и благословил их.

Зная, что в Петрограде был недостаток продуктов питания, они решили привести что-нибудь родным, то есть, просто говоря, сделаться "мешочниками" по обычаям семнадцатого года. Каждый купил копченый окорок и десять фунтов муки.

В Новочеркасске сели в поезд и двинулись неизвестность. Поезд был невероятно набит. Позже где-то, на какой-то станции были слышны голоса! "Вылезай, проверка будет!" – но никто я не двинулся. Постояв несколько часов, поезд пошел дальше. Было ясно – фронт того времени был пройден.

Когда на какой-либо станции поезд очень долго стоял, то масса, изображавшая пассажиров, неистово вопила: "Крути, Гаврила!" – и тогда гордый "Викжель" поспешно скрывался.

На одной станция произошла трогательная сцена.

Стоявшая на платформе группа солдат, одетых революционно, то есть в расстегнутых шинелях, распущенного вида, окружила молодого деревенского парня-солдата, подтянутого и еще в погонах.

Солдаты настойчиво устрашающе требовали, чтобы молодой солдат снял погоны. Солдат просил не трогать его погон, говоря по-своему:

– Мамка меня еще не видела!

Ехали без особых приключений, но по дороге все больше прибавлялось мешочников. Под Москвой заградительный отряд пытался проникнуть в вагон, но солдаты – все мешочники – подняли такой рев, что заградительный отряд ретировался. В четыре дня доехали до Петрограда. Солдаты говорили, что на вокзале при выходе будет проверка. Наши приятели, зная отлично Николаевский вокзал, прямо с путей пошли к боковому выходу на Лиговку, где не было ни души.

Расстались, и каждый поехал к себе домой. Извозчики в то время еще существовали. Был поздний вечер, падал тяжелый, влажный снег. Извозчик остановился у калитки ворот дома. Когда П. подошел к калитке, она внезапно открылась, он вошел, и калитка немедленно таинственно закрылась. Оказалось, что все жильцы дома должны были по очереди нести дежурство у ворот. Как раз дежурил отец и узнал сына сквозь окошечко.

– Скорей иди домой, – шепнул он, – я приду потом.

Дома была большая радость, когда увидали его. Правда, с белой повязкой на голове, но с ногами и руками.

П. привез с собой свою пробитую пулей фуражку. Зачем? Он сам не знал. Мать попросила дать ей фуражку на память. Ему это было приятно.

Когда сидел в ванне, мать все ходила по коридору. Он понял и позвал ее. Для матери он не был солдатом; для нее не имело значения, что он был на полголовы выше ее; для нее он оставался самым маленьким в большой семье. Как мягко она его обтирала! Вероятно, чуяло материнское сердце, что это в последний раз!

Приятели занялись исполнением задач, возложенных не них капитаном Ш. Пошли по указанным адресам. Успеха никакого. Никто не отворял дверей, а в лучшем случае говорили через двери. Попросили пойти сестер – результат был несколько лучше.

Семью П. посетила одна дама, мать рыжеволосого юнкера К., бывшего с Прюц в той же батарее в Добровольческой армии, чтобы узнать судьбу своего сына.

П. навестил командира 2-й батареи Константиновского артиллерийского училища в Петрограде подполковника Ключарева. Он и его жена приняли его очень хорошо. Подполковник К., работал на Неве, где колол лед.

Приятели посещали своих знакомых, где по молодости лет веселились, танцевали; но жизнь Петрограда в эти месяцы производила странное впечатление. Люди жили, как в подполье.

Подошло Рождество. Собрался в сочельник, по обычаю, только интимный круг семьи. Была маленькая елочка с несколькими свечами. Стол, за исключением привезенного копченого окорока и печений, сделанных из донской муки, был очень беден: несколько рыб, соленых огурцов и немного хлеба военного времени.

Но незабываемым и неизгладимым было общее настроение. Как всегда в рождественскую ночь, спущенные шторы, потушенный свет и только мерцание свечек придавало торжественность празднику Рождества Христова. На этот раз не было ни веселья, ни радостей, а была тихая, спокойная сосредоточенность. Говорилось вполголоса, как бы боясь потревожить, вспугнуть то, что каждый переживал в этот день.

Вероятно, то же самое переживали в катакомбах первые христиане, уверовавшие в вечную, незыблемую правду идей Христа Спасителя.

Приятели иногда посещали большую семью капитана 2-го ранга Мельникова, в то время командира Гвардейского флотского экипажа. Приходили какие-то странно одетые личности. В передней все преображались, и в гостиную входили офицеры, юнкера. Хотя интерес к событиям на юге и был велик, но когда П. и Сергей С. пытались доказать военной молодежи необходимость ехать туда, то встречали несколько холодное отношение.

– Довольно с нас Петрограда, – решили приятели. – В Русской белой армии воздух чище и дышится свободнее. Кроме того, и отпуск кончился.

Горячо распрощались с родными, и на этот раз – навсегда!

Довольно благополучно доехали до Воронежа, но дальше поезда не шли. Узнали, что на Царицын идет полупустой товарный поезд, и влезли в один, замызганный до невероятности вагон. Печки не было, но они были рады, когда поезд тронулся, ибо у них не было никаких документов, а на вокзале шла проверка.

На верхних нарах вагона лежало четверо полупьяных солдат, которые были как-то уж очень оживлены. Присмотревшись в полутьме, П.увидал, что каждый из них держал в руке нож таким образом, что только кончик лезвия торчал из руки.

Спорт состоят в том, что этими кончиками ножа они друг друга пыряли. Кто мог больше выдержать.

Наконец, доехали до Царицына, и полузамерзшие П. и Сергей С. с трудом вылезли из вагона и заковыляли к вокзалу. На полу вокзала лежали сплошь тела солдат. Храп, шум, ругань, возгласы наполняли воздух; сильный, тепловатый запах испарений давно немытых тел ударил им в нос, но они обрадовались теплу, где-то примостились и немедленно сами захрапели.

Проснулись. Было еще светло. Сергей С. почувствовал себя как-то нехорошо. Пошли искать лазарет. Нашли. Вошли в вестибюль лазарета и обратились к сестре с просьбой разрешить здесь остаться. По юношескому легкомыслию и доверчивости оказали сестре, кто они, что они и куда едут. У сестры расширились от страха глаза. Она куда-то убежала, потом опять прибежала и настаивала, чтобы они немедленно скрылись, потому что здесь лежали раненые красноармейцы.

Прюц и Сергиевский вернулись на вокзал.

Ночью П. проснулся от толчка.

– Колюха, я умираю, – простонал Сергей С., - все тело болит, не могу двигаться.

Достал немного теплой водички и дал напиться заболевшему. Опять предстала дилемма: что делать?

П. вспомнил, что, когда уезжал, мать дала ему маленькую книжечку и обязала не потерять ее. Мать была с юга, из большой семьи, и написала в книжечке адреса своих родных. "На всякий случай".

Он порылся в карманах и книжечку нашел. "Нет ли там Царицына?" Лихорадочно перелистывал и нашел: Царицын, старший врач городской больницы доктор К.

Утром, приказав Сергею не двигаться, он собрался идти в город.

– Колюха, не бросай меня!

– Молчи, дурак! – был ответ.

П. нашел городскую больницу, нашел доктора К. и объяснил ему положение. Доктор К. сразу же дал свой домашний адрес с тем, чтобы они немедленно пришли к нему на квартиру. Семья доктора приняла их очень тепло, сердечно заботилась о них, а доктор в несколько дней поставил Сергея на ноги. У того оказалась легкая простуда и желудочное заболевание.

Только при прощании приятели узнали, что доктор, помогая им, рисковал своей судьбой и судьбой всей своей семьи. Квартира доктора была казенной, и над ней помещалась чрезвычайка.

По дороге на вокзал приятели не преминули посмотреть на Волгу.

В дальнейшем, уже без особых неприятностей, через Торговую добрались до Тихорецкой. Здесь они довольно долго ждали возможности добраться до Ростова. Случайно узнали, что какой-то товарный поезд должен был отправиться, как пассажирский. Влезли в него. Вагон был полон солдат, но при приближении к Батайску в нем остались, судя по внешнему виду, только два кавалерийских офицера, Сергей и П.

В Ростове они навели справки о местонахождении части и явились в свою славную 1-ю батарею Добровольческой армии.