О «православной песне», «православных фестивалях», «православных певцах и композиторах»

Беседа писательницы Людмилы Ильюниной с певицей Евгенией Смольяниновой

— Если глубоко говорить об этом, я чувствую свою ответственность за то, что происходит, потому что с меня все началось. Потому я должна высказаться. Не желая никого обидеть, я все-таки хочу сказать: все это — чистая конъюнктура. А конъюнктура всегда опаздывает, всегда плетется в хвосте, потому что не чувствует духа времени, живого дыхания, она появляется тогда, когда с какого-то явления уже можно получать дивиденды. Я считаю, что все это уже поздно петь, причем это опоздание уже очень существенно. То, что называется сейчас духовной песней, — это очень специфическая музыка для очень узкого, специфического круга людей. Эту нишу заполняют в основном неудавшиеся поэты, неудавшиеся музыканты, неудавшиеся певцы. Прошу прощения за грубость, таким образом создается некий отстойник. И он, к сожалению, себя громко декларирует как православное движение, как некое новое веяние и еще пытается диктовать какие-то свои правила творческим людям. А их нет и быть не может, в том виде, в каком это предлагается. Есть Церковь Православная, только она может себя называть православной.

— Уже десять лет назад возник спор: можно ли себя аттестовать как «православный писатель или поэт», «православный художник», тогда еще шутили, почему же не «православный водопроводчик»? Теперь появилась «православная песня» и «православные певцы и композиторы»? Адекватно ли эти термины?

— Определение «православный» вообще не может относиться к роду деятельности человека, не может относиться к жанру, потому что такого жанра нет. Все здесь неправильно. Здесь все оказалось непаханой целиной. Но не потому, что о «православной песне» люди забыли, а потому что нормальным людям и в голову не приходило ее пахать. Люди просто пели, потому что душа пела, а не рифмовали по три аккорда «спасение» — «искушение».

— Но вы все-таки приехали на питерский фестиваль и выступали на нем?

— Вообще я была и остаюсь принципиальной противницей подобных фестивалей. Но я приехала, прежде всего потому, что меня упросили, уговорили, а для меня это работа, и потому я приехала, кроме того, я что-то хотела сказать собравшимся на фестивале людям.

— Да вы и сказали со сцены слова, которые на внимательного человека должны были произвести сильное впечатление, — о том, что песня требует огромного душевного труда, о том, что декларации не нужны. И для многих показательным было то, что вы не вошли в состав жюри и не участвовали в закрытии мероприятия.

— Да, еще раз повторяю, что я принципиально против таких «тусовок». Теперь я дала себе слово, что я больше никогда ни на какие «православные фестивали» не поеду, я не хочу играть в эти игры. Я считаю, что это профанация, это даже поругание святыни, суесловие. Без конца плодить тексты на духовные темы или сочинять песни на слова одного и того же духовного автора, устраивать концерты и вечера. Многим уже неловко от всего этого, потому что они поняли, что «король-то голый», но они боятся об этом сказать (даже самим себе), потому что концерты и фестивали касаются духовной тематики.

А мне все это претит. Мне кажется, что все это никому не нужно. Сотни песен на духовную тему — это просто скошенная трава, в которой нет уже ничего. Это не имеет никакой традиции, никаких духовных оснований.

— А как же мисссионерствование?

— А что касается миссионерствования, это раньше спетое со сцены «Аллилуия» воспринималось как гром среди ясного неба, но теперь-то все храмы открыты. Это раньше духовные стихи были под спудом, а теперь они изданы, доступны и имеют хороших, профессиональных исполнителей. А что касается стихов, нам одного Александра Сергеевича нужно читать — и не перечитаешь. Ведь духовность-то она не во внешнем, а в глубине. Если человек у Тютчева, у Пушкина ее не слышит, а дерзает своим сочинениям давать название «духовная, православная песня», то о чем тут говорить? Это всего лишь возможность обрести некое равновесие среди своих. Образовалась группа «своих», и тут же им нужно устанавливать свои правила. И получается, что люди внутри Церкви начинают пренебрегать уже существующей культурой. Не только поэтической, как я уже сказала, но и музыкальной. Для того, чтобы писать музыку, надо знать наших великих композиторов, сколько они написали «духовных вещей». Есть культурная планка, о которой нужно всегда помнить, чтобы в конце концов не уронить Православие в глазах мира.

Но думаю, что все само собою должно разрешиться. Сколько будет личных амбиций у тех, кто занимается этим движением, столько оно и будет существовать. Все это закончится, когда закончится конъюнктура или перейдет в какое-то другое русло.

— Скорее, вольется в то, что уже существует. «Православные барды» теперь стали ездить на Грушинский фестиваль.

— Да, пожалуй, это и выход. Грушинский фестиваль уже имеет традицию, базу. Кроме того, там есть честная конкурентная борьба.

— А как вы относитесь к поющим под гитару священникам, при этом не снимающим рясы и наперсного креста?

— Опять-таки, всему свое место и свое время. Когда-то это было очень нужно. А теперь меня удивляет, когда я вижу батюшек с гитарами, в облачении с наперсным крестом на сцене. И еще наблюдаю, как они за кулисами волнуются перед выступлением и рассуждают: «Я сегодня в голосе или не в голосе…»

Всегда странно, когда человек не на своем месте. Хотя для кого-то, наверное, это утешительно — видеть поющего батюшку, если у него хороший слух, хороший вкус.

Но, вообще, я думаю, что все это пройдет, это временное поветрие.

Одно скажу: я бы, например, не хотела бы, чтобы тот священник, у которого я исповедаюсь и которому я доверяю, стоял на сцене с гитарой. Но это мое личное мнение. Может быть, для кого-то это полезно.

— Да, ведь сейчас делается упор на то, что Церковь таким образом выполняет свое миссионерское служение.

— Я не думаю, что даже тогда, когда я была нецерковным человеком, меня убедил бы образ батюшки, поющего на сцене. Сцена есть сцена. Там надеваются разные костюмы, выступающие принимают разные облики, так или иначе, играют. А может ли священник играть? Я считаю, что место миссионерства священников — храм.

— Декларируемое на сцене Православие действительно нетрадиционно, ведь многие наши великие артисты и певцы (до революции почти все, в советское время, как теперь оказалось, очень даже многие) были верующими людьми, но публика об этом не знала. Между тем они несли людям такой заряд добра, глубины и красоты душевной, которым мало кто из тех, кто громко себя провозглашает православными, обладает сейчас. Мне думается, что теперь вы вернулись к той лучшей не декларативной традиции, потому так много поете романсов, Вертинского, своих песен на слова наших классиков.

— Да, я перестала устраивать чисто «духовные концерты». В какое-то время я поняла, что стою, не двигаюсь. И главное — нельзя себя считать учителем, нельзя себя считать «духовным человеком», который вправе кого-то назидать.

Теперь я с большой радостью пою Вертинского, романсы, народные песни, потому что это честнее. Я не считаю себя духовным человеком, не считаю себя просветителем. Тем более, что понятие духовной пользы очень тайное. Я убеждена, что глубину, красоту русского романса еще придет время оценить по-настоящему. Человеку иногда надо просто услышать какой-нибудь романс, чтобы что-то в нем проснулось. Потому что в романсах отразились глубоко пережитые чувства, не как попало пережитые, а пред Богом, честно. И это вернее действует на слушателей, чем предлагаемые со сцены недуховно пережитые духовные события.

Я убеждена, что нам рановато отказываться от музыкальной и смысловой виртуозности, например, Вертинского, для того, чтобы взмывать в какие-то «духовные высоты» и общаться там на «ангельском уровне». Прежде чем говорить о духовных вещах, нужно их пережить, нужно знать, что стоит за словами. А мы подчас не умеем пережить обычных человеческих чувств. И получается, что человек, произнося слова «вечность-бесконечность», «спасение-искушение», которые жизни его не соответствуют, просто превращается в дубину, да еще и пустую, которая может отзываться только на лозунги. И доводит себя до жуткого примитивизма (а что, если завтра лозунги изменятся, и вместо «Бог», «Спасай Россию» и пр. на них напишут что-то другое?)

Лучше не побояться, а честно вернуться к тому уровню, который мы имеем, потом перечитать русскую классику, стихи наших великих поэтов, послушать классическую музыку, а уже затем, Бог даст, придет время, и по жизни дорастешь до другого уровня.

Раньше моим главным стремлением было предать людям весть о том, что Бог есть, что вера радостна, что нужно открыть на это глаза. А теперь я знаю, что и без меня люди могут об этом услышать.

Мои занятия духовными песнопениями в свое время были естественным резонансом на народное пение, моим откликом на встречи с теми народными исполнительницами, с которыми Бог дал мне встретиться. Это было жизненным делом, надеюсь, что я его доделала до конца. Но надо идти вперед. Всякое явление должно развиваться, если человек занимается творчеством, то он прислушивается к тому, что происходит вокруг.

Я пою для близких людей (если люди пришли ко мне на концерт, значит они — близкие) и мы с ними идем вместе, я должна откликаться на то, что сейчас вместе нужно пережить. Это и есть настоящая «со-временность» друг другу.

— Да, когда я слушала ваше пение сегодня, я поняла, что это именно то, что в первую очередь нужно народу (кстати сказать, и верующим, и неверующим). Напоминание о настоящей любви в противовес льющейся на нас пошлости, возвращение к настоящей музыке в противовес насаждаемой какофонии, напоминание о человечности, о добре, о красоте. Это важнее, чем декларации: «Мы — православные! Наше дело правое» и пр.

— Нужно просто помнить всегда об уровне культуры, как бы она не называлась: «православной», «внутренней» и пр. Все очень просто: есть поэт и есть графоман, есть композитор и есть человек, который не тянет ни на что, поощрять графоманство в любом виде я не могу, несмотря ни на какие личные отношения. Потому что таким образом создается огромный непроходимый серый фон. Это все — следствие очень плохого образования, очень плохого культурного воспитания и отсутствия настоящего творческого навыка. Прикрываться званием «православный» в творчестве не годится.

Думаю, что если человеку так уж хочется петь, пусть он идет в храм. Это, кстати сказать, дает настоящую школу: без всякой самости осваивать нотную грамоту и правила пения.

А дело того, кто уже поставлен на сцену, — сохранить образы, мелодии нашей культуры, не расплескать их, не дать им погибнуть среди серости, в том числе и так называемой «православной песни».

Я считаю, что всякого рода «Православные фестивали» только продлевают жизнь заведомо умирающей теме. В духовном отношении они ничего дать не могут. Это своего рода тусовка, когда все друг друга знают, собираются одни и те же лица, все друг к другу хорошо относятся, хвалят друг друга, дают призовые места и подарки. То есть мы имеем то же самое, что и в миру (в так называемой массовой культуре), но еще и с лукавством — с кивком в сторону Православия.

Сейчас поощряются неожиданные перевороты. Вот человек всю жизнь был комсомольцем, пел революционные песни, и вдруг его прорвало, он повернулся на 180 градусов и запел духовные песни. Как здорово! Но посыл-то у него тот же, революционный остался. А время-то идет. И если человек «зависает» на этом, годами поет «Русь Державная, Православная! Наша матушка!» и пр., то с точки зрения духовной жизни, с точки зрения эстетики, наконец, это детский сад. Но не может же он длиться вечно.

Конечно, я все это так близко принимаю к сердцу, потому что это мое дело, моя работа. Если бы на эту тему говорил какой-нибудь батюшка, он наверняка сказал бы, что, может быть, этот человек так и спасается. Не пел бы он «Русь Державная!», пел бы что-нибудь другое или вообще пошел бы и натворил неизвестно что.

Действительно, время все должно все расставить по своим местам.

Неизменной остается только наша Церковь. Для меня, например, событием является то, что в этом году я пропела свою девятую Пасху, это не меньшее, а может быть большее событие, чем все мои концерты.