Русская линия
Русская линия Сергей Скатов10.11.2006 

Варнавинская вандея
К истории «забытого» мятежа. Подача 5


Подача 1
Подача 2
Подача 3
Подача 4

ФАНТАЗЕРЫ

КРОНШТАДСКОЕ ВОССТАНИЕ с обычной жестокостью подавлено. В подавлении активно участвовала часть делегатов (около 300) X съезда РКП (б), открывшегося 8 марта 1921 г. в Москве.

В этот день в своем выступлении на съезде Ленин отметил:

— Тут (в Кронштадте — С.С.) проявилась стихия мелкобуржуазная, анархическая с лозунгами свободной торговли и… направленная против диктатуры пролетариата…

Ленин продолжает подчеркивать:

— Свобода торговли… неминуемо приведет к победе капитала, к полной его реставрации… Эту политическую опасность мы должны сознавать ясно!

В то же время ясно, что крестьянину нужно дать «…возможность известной свободы в местном обороте, перевести разверстку на налог, чтобы мелкий хозяин мог лучше рассчитать свое производство и сообразно с налогом устанавливать размер своего производства…»

Ясно и то, что крестьянин «…должен несколько поголодать, чтобы тем самым избавить от полного голода фабрики и города. В общегосударственном масштабе это — вещь вполне понятная, но чтобы ее понял… обнищавший крестьянин-хозяин, — на это мы не рассчитываем. И мы знаем, что без принуждения здесь нам не обойтись…»

И все же, все же…

Замена продовольственной разверстки (плана заготовок, не подкрепленного ни деньгами, ни материально, разверстанного из «центра» по губерниям, уездам и так далее) — замена этой рабской дани фиксированным продовольственным налогом говорила о том, что на место продотряднику в деревню приходит фининспектор.

«Известная свобода в местном обороте» открывала двери пусть и ограниченному, но рынку: с понятиями «спекулянт», «мешочник» коммунисты скрепя сердце, но расставались. Крестьянин при хозяйствовании получал долю маневра — самому решать, сколько, чего и когда сеять.

Соответствующие резолюции были приняты съездом после жесточайших дискуссий. Многие делегаты отказывались принимать новую аргументацию вождя, совсем недавно заявлявшего:

— На это (свободную торговлю — С.С.) мы не пойдем никогда, скорее ляжем костьми, чем сделаем в этом уступки…

— Если кто-либо из коммунистов мечтал, что в три года можно переделать экономическую базу, экономические корни мелкого земледелия, то он, конечно, был фантазер, — увещевал теперь вождь. — И — нечего греха таить — таких фантазеров в нашей среде было немало…

Но разве не сам Ильич и не в собственном ли кабинете строил воздушные замки?

Слушал ли он кого-либо, кроме себя, не уставая повторять: «…мы никогда не придаем значения болтовне наших противников!» Во внутрипартийных дискуссиях последнее слово всегда было также за ним. Да и надоели они ему в конце концов, эти дискуссии: на том же X съезде РКП (б) фракционность в партии — очевидная победа демократического централизма! — была запрещена. Но сколько было примеров, когда вождь сам, настаивая на своем, шел вопреки всем и вся, буквально ломая своих же соратников, не брезгуя прямым диктатом и ультиматумами!

Большевики опирались на некий «научный социализм», которым «вполне доказано». Что доказано? Что революция воспылает одновременно и всюду, характер будет иметь перманентный, как того ожидал основоположник «научного» Карл Маркс? Большевики и ждали.

«Было время, — вспоминал на XIII съезде партии Г. Зиновьев, — когда в момент Брестского мира даже Владимир Ильич считал, что вопрос о победе пролетарской революции в целом ряде передовых стран Европы есть вопрос двух-трех месяцев. Было время, когда у нас, в Центральном Комитете партии, все часами считали развитие событий в Германии и Австрии…»

Отчего же — «даже» Владимир Ильич? Ленин прямо признавал: «Мы… начали наше дело исключительно в расчете на мировую революцию». И на заключение позорного Брестского мира, по его же признанию, он сотоварищи пошел «…ради высшего интереса пролетарской революции…», в честь которой можно и должно «…принести величайшие национальные жертвы…» Он не раз утверждал: «Мы придем к победе только вместе со всеми рабочими других стран, всего мира». И неоднократно уверял: «Мы никогда не обольщали себя надеждой на то, что сможем докончить его (переход к социализму — С.С.) без помощи международного пролетариата».

Только вот братские пролетарии соседних стран с «перманентом» что-то оплошали…

«Вполне доказан» был и тот факт, что между капитализмом и социализмом лежит «известный период». Большевики уложились в три года: пусть «военный», но коммунизм построили. Но, Бог мой, что за гигантский прожорливый уродец поднялся из руин гражданской войны!

Гидра о четырех миллионах головах — столько расплодилось управленцев. Между прочим — всего на 1,5 млн работников промышленных предприятий. Ильич знал о «бюрократической язве», очень по поводу этой болезни переживал. Однако имела она характер хронический: с 1918 г. по 1920 г. количество главков (главных управлений) увеличилось с 18 до 52. Помимо главков пачковалась масса других «учитывающих» и «контролирующих», порой довольно абсурдных органов. Верхом совершенства стало создание Чекволапа — чрезвычайной комиссии по заготовке и распределению лаптей.

Для более детального «учета» и «контроля» сельчан член коллегии Наркомпрда Н. Осинский осенью 1920 г. предложил создать посевные комитеты (уровня губернии, уезда, волости) — они-то и будут планировать посевы культур и устанавливать агротехправила. Была по данному поводу дискуссия в прессе. Известный статистик С. Струмилин, к примеру, сомневался в эффективности хозяйства, «…где почти над каждым работником поставлен особый лодырь с палкой контроля ради, а над этими лодырями от контроля ввиду малой надежности еще целая пирамида обер-контролеров и сверх-контролеров всякого рода…» В декабре 1920 г. VIII съезд Советов посевкомы решил организовать…

При фактически карточном распределении основных жизненно важных продуктов питания и предметов ширпотреба, бесплатных проезде на транспорте, коммунальных услугах и т. д., и т. д. десятки миллионов людей превратились в «едоков», «иждивенцев», требующих с родного государства «хлеба и зрелищ». Прокорми-ка эдакую семейку!

Даже пресловутые коммуны на селе — тысячи совхозов и колхозов, коим и первоочередной посевной материал, и сельхозорудия, и лучшие земли бывших барских имений, с которыми столько носился Ильич и на будущность которых так уповал, — даже они не могли прокормить себя. С грустью Ленин констатирует: «…колхозы еще настолько не налажены, в таком плачевном состоянии, что они оправдывают название богаделен».

В канун Октябрьского переворота Ленин уверял: «Нет аппарата? Аппарат есть…»

Устами вождя мед бы пить…

К власти пришли люди, имеющие немалый житейский, революционный, какой угодно иной опыт, но никак не управленцы.

Из 171 делегата VI съезда РСДРП (б) (июль 1917 г.) тюремное заключение (по данным мандатной комиссии) отбывало 110 человек — в совокупности они отсидели 245 лет, из них на каторге 41 год; аресту подвергались 150 делегатов 549 раз, 27 делегатов провели в эмиграции в общей сложности 89 лет. Эти кадры через несколько месяцев встанут у руля Российского государства.

Г. И.Ломов, нарком юстиции в составе первого СНК, вспоминал: «Наше положение было трудным до чрезвычайности… Каждый из нас мог бы перечислить почти все тюрьмы России, с подробным описанием режима, который в них существует. Мы знали, где бьют, как бьют, где и как сажают в карцер, но мы не умели управлять государством…»

Надо ли говорить, каким образом этот довольно-таки специфический опыт был экстраполирован на отечественные просторы!

И это — «небожители», элита. А что творилось «в низах»? Галахов и К0, «авантюристы низкой марки», которые были «ничем», а стали… Опьяненные властью, ею же, властью, и вспоенные…

— Есть такая партия!

Да, такая партия, одна из многих российских, была. И теперь уже навечно каленым железом — никуда не деться — вписано ее название в историю России.

Но, кроме партии и сомнительных теоретических выкладок, так сказать, «кабинетных» набросков, да одержимого ИДЕЯМИ вождя — что было в наличии еще?

Ленин уже после захвата власти мог себе позволить роскошь признать: «Дать характеристику социализму мы не можем, каков социализм будет, когда достигнет готовых форм, — мы этого не знаем, этого сказать не можем…» Еще: «…как будет выглядеть законченный социализм, — мы этого не знаем…» И еще: «…нет… для характеристики социализма материалов. Кирпичики еще не созданы, из которых социализм сложится. Дальше ничего мы сказать не можем, и надо быть как можно осторожнее и точнее». «Мы не претендовали на то, что… знаем точную дорогу».

Вот те раз! А мы-то думали!.. А мы-то считали!.. Что уж конечная-то цель, как бы далеко она не была, ну, та, куда «паровоз летит» и где планируемая «остановка» — она хотя бы проглядывается! Что там, в коммуне, не слабже, чем у Чернышевского в четвертом сне Веры Павловны. Или на худой конец — как в грезах-утопиях у Томаса Мора…

Ильич на исходе жизни не балует нас точными дефинициями. Социализм, по его мнению, — это когда стираются различия между городом и деревней, трудом умственным и физическим. И все тут! Но как стираются? Ластиком, что ли? Или вот, еще короче: «Социализм есть уничтожение классов». Бр-р-р, аж мурашки по коже. Но вдруг зря мы пугаемся? Вдруг да под «уничтожением» Ильич имел в виду, фигурально выражаясь?

Вождь прав! Тысячу раз прав! Как, посудите сами, мы можем знать то, чего знать не можем? Чего в природе-то не бывало, не существует?

А вождь — он вам, извините, не Бог, не пророк какой! Атеист он, в провидцев сроду не верил.

Но уж больно ИДЕЯ хороша была!

Свобода! Равенство! Братство! Мир — народам! Власть — Советам! Земля — крестьянам! Фабрики — рабочим! И все не иначе как в планетарном, вселенском масштабе! Ради такой ИДЕИ и живота, причем не только своего, нисколь не жалко…

«Помнится, Наполеон писал: «On s,engage et puis… on voit» — в январе 1923 г., за год до своей смерти от тяжелейшей и очень редкой болезни мозга рассуждал Владимир Ильич. — В вольном русском переводе это значит: «Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет». Вот мы и ввязались сначала в октябре 1917 г. в серьезный бой, а там уже увидели… «

Французы с Наполеоном, конечно, носятся. Но, по идее, в мировой историографии сей самоназначенный император признан авантюристом всех времен и народов. Тем и кончил… Интересно, кем себя считал Ульянов (Ленин)? В личной анкете, если мне не изменяет память, он указывал на род своих занятий: «Писатель». Вот и писал бы! Так нет — «ввязался». А ввязавшись, что увидел?

Что, если бы не Кронштадт, мог быть Петроград, а то и Москва. Не говоря уже о беспрестанных то там, то здесь кулацких мятежах.

Что невозможно, бессмысленно воевать с многомиллионным народом. Не спасут здесь ни краснознаменная более чем 5-миллионная армия, ни воины-интернационалисты (жестокие инородцы-наемники).

Что трехлетний «коммунистический» эксперимент был глубочайшим заблуждением: «Мы рассчитывали, или, быть может, вернее сказать: мы предполагали без достаточного расчета — непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. ЖИЗНЬ ПОКАЗАЛА НАШУ ОШИБКУ (Выделено мною — С.С.)».

X съезд положил начало… Поворот, как всегда, был крут — по-ленински.

«В центре всего сейчас - торговля, — инструктировал Ленин наркома финансов Г. Сокольникова, — в первую очередь внутренняя, потом внешняя; в связи с торговлей, на базе торговли восстановление рубля. На это — все внимание. К этому практически подойти — главное, главнейшее, коренное».

Реанимируется Госбанк, появляются другие банки, кредитные учреждения, общества, товарищества, много и разных. Появляется твердая конвертируемая национальная валюта — червонец, на его основе — денежная реформа.

Провозглашается многоукладность экономики — наряду с государственными функционируют единоличные частники, товарищества, кооперативы, смешанные предприятия (с участием иностранного капитала).

Торговля в самых разнообразных ее формах процветает. Россия активно выходит на международный рынок.

О достижениях НЭПа — новой экономической политики написано много. Потому ограничусь лишь некоторыми данными.

В 1922—1923 гг. российская промышленность вышла не только на уровень самоокупаемости, но и дала прибыль — 250 млн рублей золотом.

В 1923 г. страна уже не только обеспечила продовольствием свои внутренние нужды, но и экспортировала за рубеж 130 млн пудов российской пшеницы.

В 1928 г. довоенный (1913 г.) уровень превзойден: на селе — почти на четверть, в промышленности — на треть.

ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ. V

ТОЛЬКО-ТОЛЬКО ПОДБИРАЮСЬ я к оценке событий, имевших историческое значение в Урень-крае в августе 1918 г. Ох, не просто, как не просто их оценить.

Многих очевидцев мы уже выслушали. Но вот еще пару мнений. Первое — бывшего видного царского генерала А.А.Брусилова, второе — знаменитого российского писателя В.Г.Короленко.

Генерал: «Большевики во многом оказались правы. Они с корнем вырвали прогнившую аристократию, лишили фабрикантов и помещиков их богатств, накопленных в течение многих лет за счет русского народа… Наконец, сохранили целостность России…»

Писатель: «Большевизм упразднил само понятие общей свободы и правосудия. Он прямо объявил диктатуру одного класса, вовсе даже не класса, а беднейшей его части с ее вожделениями в качестве программы. Все, еще недавно пользовавшиеся общепризнанным правом владения, были за это поставлены вне закона. Достаточно было числиться помещиком или хлеборобом-собственником… чтобы ежеминутно рисковать лишиться свободы, имущества, жизни… Большевизм — это последняя страница революции, отрешившейся от государственности, признающей верховенство классового интереса над высшими началами справедливости, человечности и права».

Кто-то заметит: что ж, сколько людей, столько и мнений… Кто-то вступится за теоретика-вождя: но Ленин же признал ОШИБКУ!.. А какой-либо эрудит приведет хрестоматийную выдержку из письма К. Маркса своему другу Ф. Энгельсу: «Даже самые выдающиеся умы принципиально, вследствие какой-то слепоты суждения, не замечают вещей, находящихся у них под самым носом. А потом наступает время, когда начинают удивляться тому, что всюду обнаруживаются следы тех самых явлений, которых раньше не замечали».

Согласен с Марксом: и с «выдающимися» бывает… Но я пишу об искалеченных судьбах тысяч и тысяч варнавинских и ветлужских крестьян. И как-то язык не поворачивается объяснить их нынешним внукам и правнукам: дескать, тогда, в 1918-м, ошибка, ребята, вышла…

Согласится и читатель: ошибка ошибке рознь.

По данным статистики, с осени 1917 г. по 1922 г. население России сократилось почти на 13 миллионов человек. Из них до 2 миллионов относится на вынужденных эмигрантов, до 5 миллионов — жертвы неурожая 1921 г (еще раз повторю: климат — дело природное, голод — уже государево!). По стране скиталось до 7 миллионов беспризорных детей… А сколько калечных, инвалидов! А сколько нерожденных, погибших во младенчестве!.. Таковы ужасающие для генофонда нации последствия гражданской войны.

Как Ленин оценивал эти последствия? Продолжим его январские 1923 г. рассуждения: «…Вот мы и ввязались сначала в октябре 1917 г. в серьезный бой, а там уже увидели такие детали развития (с точки зрения мировой истории это, несомненно, детали), как Брестский мир, или НЭП и т. п. И в настоящее время уже нет сомнений, что в основном мы одержали победу». Другими словами, десяток миллионов загубленных человеческих жизней для вождя всего лишь «деталь», такой, знаете ли, легкий мазок на обширном полотне всемирной истории. А что: и здесь вождь прав! Тысячу раз прав!

Кто нынче помнит, сколько жизней положил, покоряя народы, осаждая города, тот же Александр Македонский? Зато все знают: «Завоеватель!» И даже сломленные им некогда народы по сей день в ностальгии легенды слагают: «Алекзендер!.. Великий!..» Но зачем — покорял, осаждал? Какой петух и куда его клюнул, когда, собрав войско, погнал он его спешно за тысячи верст от родных пенатов? Умер в цветущем возрасте. С его смертью империя, построенная, как оказалось, на песке, и рухнула. Всего-то…

Нерон… Рим спалил. И. прославился!

Чингиз-хан… Тоже легендарная фигура.

Интересовавший Ильича Наполеон… Ну, покуролесил у себя в Европе, личностно проявил — так угомонись! Нет же, на Восток двинул! Что-то там нашему императору хотел доказать… И ведь в сознании нашем он скорее романтик — щуплый тот корсиканец, но отнюдь не тщеславный, сдвинутый на собственной персоне разоритель-захватчик!

С Ульяновым (Лениным) покуда проблемы. Свежо предание… Перезахоронить по-людски — не решаемся. Как и прежде, в гипсе и бронзе он по площадям и скверам указует. Одни в ранг святых его возводят, другие — низводят до Сатаны. Последние с пеной у рта требуют: судить вождя!

Судить?.. Но по каким, позвольте спросить, законам? Нет таковых — ни в мировой, ни в российской практике. К тому же, не принято на Руси покойников-то… Да и не суд это будет, а судилище, война амбиций нынешних рвущих власть на куски политиков.

Вот написал и представил: скамья подсудимых… Тени… Иван Грозный. Рядышком Малюта Скуратов. Поодаль Борис Годунов (за царевича Дмитрия). Тут же дед и внук Николаи Палкин и Кровавый. И Владимир Ильич здес же, и Иосиф Виссарионович… А присяжные, обличая, по шапке им, по шапке — Мономаха… Бред? Конечно. А вы говорите…

Если и возможен суд, то НРАВСТВЕННЫЙ, суд СОВЕСТИ. ВЫСШИЙ СУД!

Совесть совести опять же рознь.

«Мы говорим, — учил Ленин, — что наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата. Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата».

Но классовые нравственные устои — изобретение сравнительно недавнее, немногим им более ста лет, дитя они первых убежденных российских марксистов. И чтой-то слабо эти новоделанные устои поддержали нас — лишь на каких-то 74 года. Мы же должны говорить об устоях, тысячу лет назад сплотивших Русь, давших начало трем великим славянским народам, доказавшим свою прочность, надежность и в радости, и в горе, ставших неотъемлемой частью «загадочной русской души» — о христианской, православной морали.

С ее точки зрения, а не «с точки зрения мировой истории» или «классовой борьбы» деяниям большевиков нет и не может быть оправдания. Нет оправдания и идеологии, равно как и морали, которые преследуют цель любыми средствами, воспринимают насилие как основную движущую силу общественного развития, списывают со счетов всякую кровь, всякие жертвы ради умозрительных, не подтвержденных и не подтверждаемых жизнью «кабинетных» задач, поставленных «кружком» мессийствующих интеллектуалов.

Спору нет: насилие — реальность, сопутствующая каждому обществу. Есть агрессоры, есть преступники — необходимо противостоять. И сильному государству потребна сильная власть. Как генетическая память народа не приемлет гулаговских зверств И. Сталина, в той же мере претит ей непозволительная слабость Николая II, в трудную для Отечества минуту отрекшегося от престола, словоблудие М. Горбачева, вопреки народному мнению сдавшего на растерзание «удельным князьям» Советский Союз, пьянство и стяжательство Б. Ельцина, сделавшего все возможное, чтобы доканать теперь уже остатки былой великой России.

Есть некие пределы… Революционеры последних времен их не чувствовали и не чувствуют.

«Несколько своевременно отрубленных голов, — считал Марат, — на целые столетия избавят великую нацию от бедствий, нищеты и ужасов гражданских войн». Вскоре, требуя все новых и новых жертв идолу революции, Марат начнет оперировать цифрами со многими нулями.

«Насилие, — полагал К. Маркс, — является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым». Его самый способный ученик Ульянов (Ленин) возвел этот принцип в абсолют. Правда, позже признал, что в тактике несколько ОШИБСЯ. Но ИДЕЮ, стратегическое то бишь направление, не предавал.

Товарищи дело Ленина продолжили.

ПРЕРВАЛАСЬ СВЯЗЬ ВРЕМЕН

ПАЦАНОМ ЛЕТ ДЕСЯТИ, будучи в деревне в гостях у деда, нашел я в его бумагах «Декрет о меде». Подписан собственноручно (характерный росчерк, ни с каким другим не спутать) главою СНК: «Ульянов (Ленин)». Датирован был Декрет 1918 г., кажется, августом месяцем. Выполнен типографским способом, формата небольшого — брошюры, бумага специальная, на ощупь твердая. В общем, серьезный государственный документ.

— Дедушка, откуда? — спросил я.

Дед документ отобрал, ничего не объяснив.

Стал я просить:

— Подари, дедушка!

Не подарил, малолетству моему не доверил.

После смерти деда искал я Декрет, родню расспрашивал. Декрета и след простыл.

А говорилось в Декрете о том, что мед реквизиции у крестьян не подлежит.

Откуда важная бумага в деревенском доме оказалась? Очевидно — от прадеда, отца моего деда.

Был прадед мужиком со всех сторон примечательным…

Мои предки по линии отца — из деревни Петушиха бывшей Новоникольской волости бывшего Варнавинского уезда. Эту деревню по семейным преданиям они некогда и основали… Прадед — Петр Иванович Скатов родился и проживал тут же. Нажил дочь и трех сыновей. Дочь выдал замуж в соседнюю деревню, старших сыновей после их женитьбы отделил, а младшего Ивана (будущего моего деда) оставил, как это водилось на Руси, при себе — дабы было кому на старости лет обиходить, прокормить родителей-стариков.

Мужики были на деревне не последние. Трудолюбивы, башковиты. Грамотные. Верующие. Прадед, Петр Иванович, с молодых лет был избран сельской общиной церковным старостой. Должность эта была по тем временам почетная — навроде председателя сельсовета уже в советские годы. А еще он был ходоком по делам общины в уезд, в губернию, а если требовалось, и выше. Про него говорили: «Трех мировых быков съел». Это означало: в деревенском стаде держали общественного быка, в случае надобности, чтоб было на что ходока снарядить (на прокорм ему, на проезд), быка на мясо (для продажи) кололи, так что ходок был прадед со стажем и, судя по всему, удачливый, деловой.

В госархиве Нижегородской области, просматривая протоколы деревенских собраний по Варнавинскому району 20-х годов, встречал и протоколы Петушихинские. Собрания тогда вел мой дед, Иван Петрович.

Когда прадед, уже в преклонных годах, стал понемногу от дел отходить, его на посту церковного старосты сменил средний сын — Александр Петрович.

Жили скудно.

Земли было мало. Земля была скупа на урожай. Новоникольская-то волость — правобережная.

Промышляли. Охотились. Пчел держали. Мед, из воска свечи — тоже доход.

Прежде чем жениться, младший Иван ездил на заработки в далекую Сибирь. Года полтора на Ленских приисках служил дед конюхом у одного из тамошних управляющих.

Реквизиции Петушиху, разумеется, стороной не обошли. Я уже приводил свидетельства из доклада члена следственной комиссии С. Касаткина: «В Петушихе… были избиты несколько граждан по приказанию Махова. Брали у них мед, яйца, молоко и ни за что не платили…»

Семейное предание гласит: остановились продотрядники в доме прадеда. Хозяин накормил гостей, медом попотчевал. Подкрепившись, отправились бойцы по деревне и, действительно, были ими «…избиты несколько граждан…» Дошел черед «трясти» и прадеда.

— Давай-ко, — говорит один продотрядник, — выпорем старика. Вона он какой богатый, даже мед у него имеется…

Зачем пороть? Понятно же, что под кнутом не выдерживал иной хозяин, сам схроны открывал, «излишки» нес, лишь бы не забили насмерть.

— Ладно уж, — смалодушничал другой продотрядник, — пущай живет. Он же нас угостил…

Удачливо: не выпороли в тот раз прадеда.

По документам 20-х семья проходит как середняки. Новый пятистенок отстроили, лошадь имели, еще держали корову, свиней, овец, на два хозяйства с соседями конную косилку и молотилку. Не ахти, конечно, какие богатеи, но дед, как рассказывают, очень старался. В поле — от зари до зари. Прадед-то все больше уже на печи лежал, ребятишки — мал мала меньше — до помощников еще не доросли. Бабушка, Анна Алексеевна, — с детьми да по домашнему хозяйству…

И все-таки Петра Ивановича «экспроприировали». В коллективизацию, в начале 30-х, когда вновь стали крестьян «учитывать». Все подчистую из дома вынесли, вплоть до самовара. За то, что свечки для церкви лил. Гражданских прав старика лишили, а с ним и всех его домочадцев — «лишенцами» таких называли. Слава Богу, что в Сибирь, как многих тогда, не сослали, несдобровать бы тогда Скатовым, и прежде всего младшему сыну Ивана Петровича — Васе, на ту пору «грудничку», моему будущему отцу (вряд ли бы перенес младенец дорогу в Сибирь в грузовом железнодорожном вагоне, не было бы, следовательно, и меня). Говорят, что помог семье кто-то из районного ОГПУ, из свояков кто-то. Кто — прадед до последнего молчал.

Прадед пытался в правах восстановиться. Не за себя хлопотал — за детей, за внуков было страшно. И вот она, долгожданная милость властей.

Из протокола от 04.11.32 г. заседания комиссии при Президиуме Нижегородского крайисполкома по рассмотрению жалоб лиц, лишенных избирательных прав:

«Слушали: Ход-во гр-на деревни Петушиха… Скатова Петра Ивановича в восстановлении в избирательных правах, лишен за выработку и продажу свечей для церкви. РИК (райисполком — С.С.) в ходатайстве отказал. Из документов в деле видно, что гражданин Скатов находится на иждивении сына, кроме того, имеет 83 года (нетрудоспоcобный), индивидуальным налогом не облагался. Постановили: решение РИК от 17.07.32 года отменить и ходатайство… удовлетворить».

Удачлив был, что ни говори, прадед.

Раскулачивали и выселяли тогда крестьян планово, с размахом. Только из Уренского района (Урень все же получил вожделенный статус) за годы коллективизации было выслано 666 (цифра-то какая!) семей — почти десятая часть хозяйств района. Это многие тысячи людей, в том числе старики, дети… Дочистили-таки большевики Урень-край!

Выселяли следующим образом (архивный эпизод по Ветлужскому району).

Операция началась в 4 утра 27 июля 1931 года. Руководители: представители районного и краевого ОГПУ. Силы: 52 уполномоченных от Советов, 18 конвойных, 182 подводы лошадей. Цель: 84 хозяйства в 44 деревнях… Поутру схватили 140 крестьян — глав семей, под усиленной охраной пеших и конных этапировали в г. Ветлугу. Через 3 дня сюда же свезли и семьи. Из Ветлуги через деревню Холкино обозом подвод с крестьянским скарбом (что уместилось) под опять-таки усиленной охраной — до станции Шахунья. Здесь — в товарные (скотные) вагоны. И — в Сибирь…

Дед, Иван Петрович, до коллективизации, говорят, первый был на деревне весельчак и песенник. Но я знал деда на исходе лет его как человека замкнутого, хмурого, в общении даже сурового.

Сам не помню, но сестра моя рассказывает:

— Приехали как-то погостить в деревню. Бабушка стол накрыла. Сели, вечеряем. Ты, совсем еще маленький, рядом с бабушкой сидишь: она тебя всегда рядом с собой сажала. Что-то все говоришь, говоришь, руками размахиваешь. Дед, вижу, закипает. Раз на тебя, нахмурив брови, посмотрел, другой… Та-ак, ложку деревянную отложил. А бабушка чует, что что-то сейчас будет, и хочет вроде защитить тебя:

— Иван Петрович!.. Иван Петрович!..

Иван Петрович ложку медленно берет, затем вскакивает и — хлоп тебя через весь стол по лбу… Ты сперва ничего не поймешь, все чувства на твоем лице — от недоумения до горькой обиды. А потом — в горький плач…

Как я понимаю, воспитывал меня таким макаром дед: НЕ ВЫСОВЫВАЙСЯ!

Нельзя было ВЫСОВЫВАТЬСЯ. Смерти было подобно!

Однажды дед проявил инициативу. Это уже по свидетельству моей тетушки.

Засеяли колхозное поле овсом. А погода не задалась — сушь. Земля по верху присохла, никак росткам не взойти. Дед возьми да и, никого не спросясь, проборони поле.

Летит взъерошенный председатель:

— Ты что, — орет, — мать твою перемать, под суд захотел?! Посев, вредитель, губишь?!

— Взойдет овес, — убеждает дед, — так-то лучше взойдет…

— А не взойдет, — порешил председатель, — сядешь!

А овес-то — и пошел, и пошел в рост… В крестьянском труде председатель мало что смыслил…

Четверо сыновей было у деда. Одного за другим отвез он их в город учиться. В учении они себя показали. Но никто и не помыслил вернуться домой.

Прервалась связь времен.

http://rusk.ru/st.php?idar=110741

  Ваше мнение  
 
Автор: *
Email: *
Сообщение: *
  * — Поля обязательны для заполнения.  Разрешенные теги: [b], [i], [u], [q], [url], [email]. (Пример)
  Сообщения публикуются только после проверки и могут быть изменены или удалены.
( Недопустима хула на Церковь, брань и грубость, а также реплики, не имеющие отношения к обсуждаемой теме )
Обсуждение публикации  


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика