Пастырь и миссионер в затворе

Свт. Феофан Затворник о современных ему церкви и обществе

Часть I

10/23 января — 115 лет блаженной кончины святителя Феофана, Затворника Вышенского

Свт. Феофан Затворник (1815−1894) удалился от общества в молитвенное уединение, чтобы послужить ему особым образом — сильным духовным словом, которое сумело объять тысячи его современников и многие поколения православных христиан до наших дней. Свидетельством тому были десятки ежедневных писем, стекавшихся в его келью со всех уголков Российской империи от людей разных сословий и званий, состояний и возрастов. В них отразилось все то, чем жила Россия позапрошлого века, что волновало Русскую церковь, чем болело, о чем тревожилось и к чему устремлялось российское общество. Ни одного из писавших ему свт. Феофан не оставлял без ответа и наставления. Каждое сколько-нибудь значимое событие тех лет находило его живой отклик, каждая страждущая душа, искавшая духовного совета, получала от него утешение. Плодом такого пастырского подвига в затворе стали многие тома его писем, издаваемые сегодня в назидание верующим. И хотя этой переписке уже более ста лет, многие затронутые в ней вопросы церковной и общественной жизни, а также ответы автора волнуют нас сегодня не меньше и по-прежнему вызывают искренний интерес. В свете истекших лет и по прошествии многих событий иные слова святителя звучат в наши дни уже как свершившиеся пророчества, иные — как проницательные прозрения, но в большинстве своем они важны и необходимы нам сегодня как мудрое поучение, как архипастырское напутствие и предостережение от ошибок, однажды уже совершенных нашими предками…

О назначении человека и смысле жизни.

Богатейшее литературное наследие преосвященного Феофана посвящено по сути одной единственной теме — духовной, или как пояснял сам автор, внутренней жизни человека [1, с.439], тому, как она зарождается и развивается полноценно. Он не случайно отвел ей важнейшее место, ведь во внешней жизни человек бывает именно таким, каков он внутри [2, с.67]. «Что ни входит в общество, всё то выходит из души. Оно есть хранилище, как бы бассейн, куда стекает всё, выходящее из души» [2, с.267], поэтому в жизни людей, во всех её проявлениях и переменах нет ничего случайного и неестественного. Всё это плод нашей внутренней жизни и её средоточия — сердца [3, с.62]. При всём том, писатель хорошо сознавал и обратное влияние социальной среды на внутренний мир личности [2, с.67]. Вследствие такого взаимного влияния, сердце человека, его содержание, склонности, идеалы и вкусы раскрываются в каждом явлении личной и общественной жизни и по своему их направляют [2, с.28−29]. Поэтому сердце наше, заключает святитель, есть «корень жизни и всех проявлений её» [3, с.247], ибо где сердце, «там сознание внимание и ум, там вся душа» [3, с.158]. То, каким будет содержание сердца зависит от свободного произволения человека [2, с.83−84]. В нем должны господствовать идеалы духовности, к которым епископ Феофан относил всё, что возносит нас от «земли и земного горе?, к небесному», и роднит нас с Господом Богом [2, с.31−33]. Сущность жизни духовной, а равно и христианской состоит в одухотворении души и тела [2, с.18−22,26−29; 3, с. 21,247], которое дарит сердцу любовь к Богу и ближним, мир, радость, тишину, благость, милосердие, сладость, изливающиеся затем и во вне [3, с.34−36,54−60,247]: «Сердце — корень жизни и всех проявлений её. Когда оно возобладано духом, тогда через него дух естественно начинает проникать в весь состав естества нашего и его одухотворять; тогда ум начинает насыщаться Божественною истиною, весь ею проникаясь, во всём её объеме, — воля — святыми настроениями и расположениями, всеми добродетелями; сердце — святыми чувствами; вместе с тем и тело становится воздержано, трудолюбиво, живо, бодренно, целомудренно» [3, с.247−248]. Одухотворение, духовность зарождаются в нас от сочетания с Богом, или, что-то же, с раскрытием Царства Божьего в душе человека. Без Него оно невозможно. Это состояние — состояние Богообщения — есть цель христиан, цель идущих путем ко спасению [4, с. 7,351].

По своему естественному назначению, настаивал Феофан Затворник, человек «должен жить в духе, духу подчинять и духом проникать всё свое внешнее, то есть жизнь семейную и общественную» [2, с.46]. Лишь в этом случае личность и общество будут развиваться гармонично и полноценно, и доставят человеку наслаждение подлинным счастьем [2, с.65]. При этом святитель постоянно подчеркивал, что духовное здоровье людей хранит одна только Православная Церковь, по-прежнему верная апостольскому преданию в своих учении и таинствах [5, с.11−13,18].

О монашествующих и монастырях.

У нас нет возможности во всей полноте осветить православное учение преосвященного Феофана о духовной жизни, да это и не входит в задачу нашей статьи. Вполне понятно, что нескольких строк для этого недостаточно, поэтому желающим познакомиться с этим предметом поближе следует обратиться к основным богословским сочинениям писателя. Для нас же достаточно только убедиться, что церковно-общественная мысль святителя Феофана основана на глубоком анализе общественного сознания эпохи, и пристальном наблюдении за умонастроениями и устремлениями его современников.

Кроме того, теперь станет более понятным, почему мы начинаем освещение нашей темы именно с вопросов церковной жизни и в первую очередь с монашества, которому преосвященный уделял важнейшее внимание. Иноки, учил он, посвящают себя прежде всего внутренней жизни. Их главная цель — самоотверженно очищать свое сердце, чтобы преуспевать в духовной жизни и быть всегда с Богом [1, с.315; 3, с. 21,61−62,177−178], а это требует подвижнического труда. Они на собственном опыте постигают и усваивают духовную науку, а затем дают ей теоретическое обобщение [1, с.309], поэтому подлинные духовные знания можно найти только у них. Монашеский труд вознаграждает трудолюбивых «лучами духовного ведения». Со временем «духовное назидание множится, и ведение духовное растет, крепнет и приобретает всё более и более полноты, пока достигнет цельности, всё объемлющей. Многие монахи, и из простых, обладают этим достоинством, хотя не трубят о нем» [1, с.318−319]. В этом суть иночества, стало быть иночествовать можно и за оградой монастыря, ведь избрать своей целью духовную жизнь может каждый, а «тут и монастырь в сердце» [6, вып.7 с. 16,88]. Вместе с тем, святитель всегда признавал, что все условия для успешного развития такой жизни существуют только в обителях. В этом состоит значение монастырей, как единственных очагов духовного просвещения. В подвиге самого Феофана Затворника многие видели яркое тому подтверждение: «Вышинская обитель где подвизался святитель, благодаря ему сделалась источником яркого духовного света, — того истинного просвещения, которое бесконечно выше всех знаний, приобретаемых в высших школах науки, потому что оно возвышает самые знания, могущественно действует на все стороны духа, укрепляет силы, потому что исходит не от одного ума, но и от глубоко чувствующего сердца» [6, вып.1 с.3].

Тем с большей тревогой наблюдал он заметное удаление российского монашества от этого идеала. Он находил справедливыми многие упрёки в его адрес [6, вып.7 с.36], но всегда сурово встречал критику тех, кто не понимал сути монашества, видя в нем одну только внешнюю сторону [1, с.319; 6, вып.2 с.54]. Высокое призвание иночества гибло, всё больше поддаваясь влиянию мирских искушений. Насыщенная духовная жизнь сменялась равнодушием ко всему духовному: «Не стали чтить монастыри от того, что монахов не стали чтить ради того, что мы, монахи стали никуда негожи. По себе сужу, — смиренно добавляет он. — Меня следует поленом выгнать из монастыря. Дух мира берёт силу! — Всех охватывает» [6, вып.7 с.88]. Корень растущего зла епископ Феофан усматривал в том, что монахи потеряли ревность и самоотвержение на пути к своей цели, поэтому основное врачевание состоит как раз в средстве «заставить монахов встрепенуться» [6, вып.7 с.230]. Он призывал поднимать дух монашеский, а не стремиться закрывать монастыри, как того добивались многие в 70-х гг. вслед за синодальным обер-прокурором Д.А. Толстым. Впрочем, даже такая угроза не пугала его: «Монашество не связано с монастырями, как душа с телом. Другим способом начнут монашить. Вот, как чернички, как старики пещерники или пчельники. Будут рабочие дома составлять, — и жить по-монашески, — как родилась Арзамаская община и подобное. Может быть и лучше будет» [6, вып.7 с.88]. Как раз в то время, когда, по словам Г. Флоровского, особенно резко сказывалось «правительственное отталкивание от монашества» [7, с.343], святитель Феофан советовал сказать Д.А. Толстому, чтобы он не вооружался против монастырей, а настаивать только на строгом исполнении древних уставов. «Половина монахов разбежится, — добавлял он. — Но вместе думаю, что в пять раз более прибавится новых ревнителей; ибо многие не идут в монастыри, потому что слабенько в них. Когда же станет строгонько, жизнь понравится и монахов прибудет» [6, вып.7 с.59−60]. Только таким образом он надеялся поправить монашество и эту надежду питало в нём убеждение, что в России осталось ещё много настоящих обителей, где под добрым надзором зрели чада Божии, и которые приносили много добрых плодов на окрестность [6, вып.7 с.22]. Важно лишь со всею серьёзностью приступить к делу: составить совещание из знающих лиц и в первую очередь позаботиться о подготовке достойных настоятелей монастырей, ибо всё стоит именно на них: «Ревностный настоятель, знающий дело и благоразумный, тотчас берётся за дело… и потихоньку всё ставит в свой чин… И обитель цветёт и внутренне и внешне». С этой целью следует создать образцовый монастырь и обеспечить тщательную подготовку его насельников [6, вып.7 с.231−232]. Кроме того, святитель ещё раз напоминал о необходимости авторитетного иноческого устава для плодотворной жизни обителей, для чего он специально подготовил перевод древних его образцов. «При труде, — признаётся он, — приятною утешался надеждою, что наше иночество с радостью встретит эту книгу, увидев, что в общем оно очень сходно с древне установленными порядками иноческой жизни, и воодушевится ревностью не отставать от первоначальных отцов, и поспешит дополнить в себе недостающее и поправить сколько возможно, неправое» [6, вып.7 с.256;1, с.319].

О богословии и духовной литературе.

Здесь, на наш взгляд, будет уместно остановиться на том, какой отзыв Феофан Затворник оставил об отечественном богословии и духовной литературе своего времени. Как известно, богословие занимается разъяснением божественных истин (догматов), которые, подчеркивал духовный писатель, в христианском учении действительны и конкретны, только относятся к внутренней жизни, а не к внешнему миру [3, с.70−71]. Собственно богословие, указывал он, есть дело одной умственной стороны, поэтому в освещении духовной жизни ему должен предшествовать опыт живого познания духовных предметов [3, с.70;1, с.309]. Только в этом случае христианские истины перестанут быть безжизненной отвлеченностью [3, с.70−73], а богословие избавится от мертвой схоластики, и связанных с нею ошибок. Такой опыт, однако, приходит не сразу, а лишь по мере труда над очищением сердца, по мере освобождения его от греха и по мере внутреннего просветления [3, с.61−69]. В противном случае в изучении духовой жизни не избежать заблуждений, а в богословии — серьёзных ошибок: «Грех, прившедши, приносит с собой тьму в душу, омрачая её сознание и совесть, и приводя в смятение и нестроение все её действия» [3, с.325]. Традиционно, богатый духовный опыт лежал в основе именно православного богословия, ибо его всегда предварял аскетический подвиг. Между тем, как раз подобное богословие святитель Феофан встречал в своё время всё реже: «Горько-то горько, что творится у нас среди мыслящих. Все ум потеряли… И даже богословствующие потеряли настоящие основы богословствования православного, и все смеются» [6, вып.7 с.206]. Не случайно, не только монахам, но и мирянам, искавшим назидания в вере, он советовал читать прежде всего древних православных отцов, богословие которых всегда следовало за подвижничеством. В его время таких становилось все меньше. Среди относительно близких к нему по времени, он чаще всего обращается к трудам святителей Тихона Задонского и Дмитрия Ростовского, а также высоко отзывается о митрополите Филарете (Дроздове), епископе Игнатии (Брянчанинове) и отце Иоанне Кронштадтском. Большинство же слепо увлекалось протестантской традицией, соблазняясь одной только внешней стороной, и, не замечая того, что голая рассудочность и отвлеченные размышления заменяют здесь действительное знание внутренней жизни. Её преосвященный Феофан называет не иначе как «немчурой». Сравнивая оба направления в богословии, он пишет: «Последние слова Симеона Нового Богослова — верх совершенства духовного разумения. Ученая немчура ничего того не понимает. Оскудела разумением духовных вещей, упершись всею немецкою натурою в букву. А вот неученый православный одним поклоном дошел до какого разумения?!» [6, вып.7 с.138] Вот идеал которому следовал сам автор этих строк и которого так не хватало современным ему богословам: «…жаль смотреть, как у наших богословов всё немчура да немчура. — Вот пошлет за это на нас Господь немчуру, чтоб она пушками и штыками выбила из головы всякое немецкое (неправославное) мудрование» [6, вып.7 с.209−210].

Подобные мысли, надо признать, не лишенные исторической проницательности, мы встречаем у него постоянно: «Западом и наказывал и накажет нас Господь, а нам в толк не берётся…» [8, с.126]. «Нас увлекает просвещенная Европа… Да, там впервые восстановлены изгнанные было из мира мерзости языческие; оттуда уже перешли они и переходят и к нам. Вдохнув в себя этот адский угар, мы кружимся как помешанные, сами себя не помня. Но припомним двенадцатый год: зачем это приходили к нам французы? Бог послал их истребить то зло, которое мы у них же переняли. Покаялась тогда Россия и Бог помиловал её. А теперь, кажется, начала забывать тот урок. Если опомнимся, конечно, ничего не будет; а если не опомнимся, кто весть, может быть, опять пошлет на нас Господь таких же учителей наших, чтоб привели нас в чувство и поставили на путь исправления. Таков закон правды Божией: тем врачевать от греха, чем кто увлекается к нему» [9, с.196].

Вместе с тем, святитель Феофан был вовсе не против плодотворно использовать западных авторов и даже сдерживал не в меру ревностных православных: «На западе ведь не все проломленные головы. Есть много смиренных писак — тружеников, не у католиков только, но и у протестантов. Общехристианские истины у них излагаются добре. В этом можно пользоваться ими, но всё же не с завязанными глазами» [6, вып.7 с.209].

О духовных журналах.

Не менее строг был святитель Феофан в своих суждениях о духовной печати. Достаточно сказать, что и в конце 70-х и в начале 90-х гг. Х? Х столетия из множества духовных изданий он выделял только «Душеполезное чтение», ибо это «единственный журнал, где статьи не отуманены мудрованиями» [6, вып.4 с.65]. Все прочие журналы, полагал он, слишком вдались в ученость [6, вып.1 с.27]. А между тем, русская церковь очень нуждалась в журнале, для защиты православных истин. Таким изданием по праву мог бы стать в первую очередь «Церковный вестник», провозглашенный органом Св. Синода, но теперь, сокрушался святитель, «там вся дрянь перепечатывается». «Этот журнал стал распространителем худых мыслей о церкви и делах церковных… Иной в захолустье живя, и не услыхал бы никогда иных худостей, а вот теперь ему прислуживает „Церковный вестник“ и преподносит всякую дрянь» [6, вып.7 с.139].

На фоне антицерковной общественной мысли того времени, Феофан Затворник очень сдержано относился к пафосу тех, кто говорил о высоком положении русского православия: «Вот мы часто хвалим себя: святая Русь, православная Русь… Но осмотритесь кругом! Скорбно не одно развращение нравов, но и отступничество от образа исповедания, предписываемого Православием. — Слышна ли была когда — на русском языке — хула на Бога и Христа Его?! А ныне не думают только, но и говорят, и пишут, и печатают много богоборного» [5, с.45]. Он взывал пресечь волну нечестия богоборцев, воздвигнув дух православия в себе самих, и объединиться в восстании против всякого образа мыслей, несогласного с верой. Эту борьбу святитель не мыслил без диалога с интеллигенцией, которую приглашал к открытой дискуссии и сотрудничеству, ибо в среде её ощущал затаенную, скрытую вражду против Церкви [5, с.46].

О священнослужителях.

Замирание внутренней жизни и пугающее молчание святитель наблюдал в среде белого духовенства, чей долг духовно просвещать паству. «Истину на землю принес Господь и Дух Святой… Проводники её — уста иереев Божиих. Кто из них затворяет уста свои (забывая о долге благовествования…), тот преграждает путь истине, просящейся в души верующих (Лк.11, 52). От того души верующих томятся, не получая истины, и сами иереи должны ощущать томление…» [6, вып.2 с.75] Существеннейшей и труднейшей её стороной является обращение от внешнего благочестия к внутреннему [3, с.18−19], развитие духовной стороны в человеке и её распространение на весь круг нашей внешней жизни. Святитель Феофан называет это «одухотворением» [3, с.53−55] или «истинным преуспеянием внутренней духовной жизни» [3, с.19]. Тогда сердце, писал он, опытно ощутит истинность всех истин святой веры и наступит конец всем колебаниям и недоумениям: «После сего, можете слышать тысячи возражений, — сердце не поколеблется, ибо оно ощущает, что воистину так есть, как исповедуется [3, с.84−87]. В противном случае, истины веры будут содержаться одной только умственной, познавательной стороной и потому, подвергаться «нападению неразумений, сомнений и неверия» [3, с.86]. Без внутренней жизни христианское воспитание остается неполным, а жизнь христиан — неполноценной [3, с.20]. «Какую часть христианского общества составляют они, — продолжает святитель, — определять не смею. Осмотритесь и увидите». Важно только одно, чтобы эти последние дополнили недостающее и возревновали стать полными христианами [3, с.20].

Этому и надо было учить народ, чтобы он твердо стоял в своей вере [2, с.114], но именно такую проповедь Феофан Затворник слышал всё реже: «Народушку надо учить… А иереи Божии молчат, когда — когда поговорят и всё как-то мудрёно и перепутано с мудрованием» [6, вып.2 с.240]. Сам неутомимый проповедник, святитель Феофан до своего затвора всегда много учил именно духовной жизни «и как на неё настроиться» [7, с.397].

В евангельской притче о чудесном насыщении народа пятью хлебами и двумя рыбами он видел наставление Божие пастырям. Народ — образ алчущего истины человечества. Сказав апостолам «вы дайте им есть», Господь предуказал им их будущее служение — напитать людей истиной, что они и сделали в свое время. В последующие времена это служение перешло к преемникам апостолов — священнослужителям. «И к нынешнему пастырству простирает речь Господь: «вы дайте есть народу вашему». И пастырство должно на совести своей держать обязательство — питать народ истиною. В церкви должна идти неумолчно проповедь слова Божия. Молчащее пастырство — что за пастырство? А оно много молчит, чрез меру молчит» [9, с.62].

Архиереев и священников, которые не заботятся о преподавании народу пути ко спасению, святитель Феофан уподоблял книжникам и фарисеям, затворявшим Царство Небесное людям. От этого народ пребывал в слепоте относительно веры, погрязал в нелепейших заблуждениях; от этого у него находили приём раскольники, хлысты, молокане; от этого «удобно идет к нему и всякое злое учение» [9, с.106−107].

Торжество пастырства, учил преосвященный, заключается не во внешнем преобладании, не во внешних преимуществах и блеске без силы, а во внутренней власти над душами, во внутренней силе их слова, когда пастырь может сказать: овцы слушают глас мой, то есть свой ум и сердце покоряют его слову, свои понятия слагают по его учению, свою жизнь устраивают по его советам, а свои сомнения решают его вразумлениями. Всего этого можно достичь не иначе как через проповедь, ибо у пастырей одно это орудие [5, с.7]. Противоположное этому положение священнослужителей изображено в притче о винограднике. Она рисует ветхозаветную церковь; делатели винограда — это тогдашняя её иерархия. Так как она не соответствовала своему назначению, то над нею совершился приговор: отобрать у неё виноградник и отдать другим, то есть апостолам и преемникам их — архиереям со всем священством. Приносить Господину винограда (Богу) плод — спасенные души — вот задача христианской иерархии. «В какой мере исполняется она — все мы видим. Что же сказать на это? Во многом слава Богу! — но во многом-многом нельзя не пожелать лучшего. Это особенно касается проповеди слова Божия. Где-то слышится проповедь; а межу тем, это единственный садовый нож в руках делателей винограда Божия. Как бы и над нами не исполнилось: «придет господин виноградника и погубит виноградарей тех и отдаст виноградник другим». Но как бы сами не ворвались эти иные и не погубили не только делателей, но и самый виноград…» — так пророчески завершает святитель Феофан свои мысли [9, с.179]. Впоследствии, он часто ставил в пример отца Иоанна Кронштадтского, на проповеди которого, всегда простые, но при этом исполненные мудрости, нередко собирались слушатели числом до двух тысяч [6, вып.5 с.215; вып.2 с.163].

При множестве сложных вопросов церковной жизни, требовавших грамотного и неотложного решения святителю Феофану было непонятно странное, необъяснимое для него бездействие церковных властей. Откуда это молчание, отчего такое равнодушие к растущему неверию и расцерковлению общества, недоумевал он. «Синод куда смотрит? Куда смотрит прокурор? Чего ради синодальные не напрут на него? Всё уступки, да уступки. Вот театры в посты открыты: сказали синодальные против этого что?! Если все так будут уступать, то пожалуй, что разохотят и монашество уничтожить. — Самовластие разыгрывается, когда не встречает противодействия «[6, вып.7 с.88]. Синод, по его убеждению, сыграл свою плачевную роль в распущенности семинарий и академий, духовной литературы. «Никакого контроля: врут светские, врут духовные, а ему горя нет, — глазом не моргнет. — Нет власти в церкви… как кто хочет, так и действует и учит. — Попы всюду спят… Не спящих один-два — и обчелся» [6, вып.7 с.159].

Должно быть поэтому, в таких сложных условиях святитель не разделял надежд части духовенства во главе с Московским митрополитом Макарием (Булгаковым) в деле признания раскольничьей иерархии для последующего влияния на него [6, вып.7 с.119−120]. И в самом деле, насколько велика была при этом возможность воссоединения раскольников с русской церковью, когда сама русская церковь переживала тяжелое время. «Мнение мое — contr — раскольнической иерархии. Потому я не принадлежу к макарьевской партии. Что вы говорите о упадке духа христианского и в священстве и в мирянах — сие воочию деется. — А мы спим, чтоб поскорее воцарился противохристианский дух» [6, вып.7 с.120].

Как видим, святитель Феофан с большим вниманием следил за внутренней жизнью русской церкви и очень многим был серьёзно встревожен. Ослабление монашеской жизни, упадок отечественного богословия и духовной литературы, случаи унижения православия в духовных школах, молчание пастырей и злоупотребления в среде духовенства, бездействие церковных властей говорили ему об одном — всё большем непонимании и разрушении православных начал, а с ними всей внутренней жизни общества. При этом не могло не меняться сознание русских людей, изменялись их вкусы и склонности, идеалы их сердца, увлеченные ценностями совершенно иного — земного порядка. В итоге, неминуемо должен был измениться и внешний уклад их жизни: «…во дни наши россияне начинают уклоняться от веры: одна часть совсем и всесторонне падает в неверие, другая отпадает в протестантство, третья тайком сплетает свои верования, в которых думает совместить и спиритизм и геологические бредни с Божественным Откровением. Зло растет; зловерие и неверие поднимают голову; вера и православие слабеют. Неужели мы не образумимся?..» [9, с.82]. Всего характернее было то, что столь горькие для святителя Феофана особенности его времени оставили свойственный себе отпечаток и в церковных кругах. Это, как станет ясно в дальнейшем, не осталось бесследным для российского общества и в целом для судьбы всей России.
Геннадий Гончаров, кандидат исторических наук, преподаватель Академии внутренних войск МВД Украины, г. Харьков

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА:

1. Феофан Затворник, святитель. Письма к разным лицам о разных предметах веры и жизни. — Репринт. изд. — М.: Изд. Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1995.
2. Феофан, епископ. Что есть духовная жизнь и как на неё настроиться. — 6-е изд. — Л.: Соборный разум, Знание, 1991. 3. Феофан Затворник, святитель. Письма о духовной жизни. Уроки из деяний и словес Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. — М.: Правило веры, 1996.
4. Феофан Затворник, святитель. Путь ко спасению: Краткий очерк аскетики. — М.: Благо, 1996. 5. Феофан, епископ. Слова: О православии с предостережениями от погрешений против него. — М.: Издательский отдел Московского Патриархата, 1991. 6. Феофан Затворник. Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника: Собрание писем: [В 4 т.] В 8 вып. — Репринт. изд. — М.: Изд. Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря, Паломник, 1994. 7. Флоровский Г. В. Пути русского богословия. — К.: Путь к истине, 1991.
8. Феофан Затворник, святитель. Письма о христианской жизни. Поучения. — М.: Правило веры, 1997. 9. Феофан, епископ. Мысли на каждый день года по церковным чтениям из Слова Божия. — М.: Реклама, 1991.
10. Пашковцы // Энциклопедический словарь / Брокгауз и Ефрон. — СПб., 1898. — Т.23, [кн.] 45. — С.64.