В течение довольно длительного времени ведутся разговоры о переводе богослужебных текстов с церковно-славянского на русский язык, с последующим использованием этого перевода в православном богослужении. Обычным аргументом за проведение такого радикального мероприятия служит малопонятность церковно-славянского для основной массы верующих. Считается, что при использовании русского языка в богослужении, оно станет для всех понятным и полезным.
Однако я очень сильно сомневаюсь в этом. Во-первых, полезность богослужения отнюдь не измеряется одной его понятностью. Возьмем, к примеру, Псалтирь, которая широко используется в церковных службах — в день положено читать 3 кафизмы, за седмицу — вся Псалтирь, а Великим постом она прочитывается дважды в седмицу. Так вот, эта книга, как известно, имеет большое аскетическое значение. Ее использовали в своем молитвенном подвиге почти все подвижники благочестия, в том числе и отечественные подвижники. На каком же языке читали ее последние? Как правило, на церковно-славянском, хотя далеко не все были знакомы с толкованием на псалмы. Т. е., хотя далеко не все досконально понимали смысл читаемого, они все же предпочитали читать Псалтирь на малопонятном языке, хотя русский синодальный перевод этой книги был сделан еще в ХIХ веке.
Таким образом, святые считали полезным для своей души чтение именно малопонятного церковно-славянского текста, а не понятного русского. Почему? Потому что чтение Псалтири имеет не познавательное, а духовное значение, в этом состоит ее душеполезность. Как говорит об этом святитель Василий Великий: «Никияже бо иныя книги тако Бога славят, якоже Псалтирь душеполезна есть: ово Бога славит со ангелы вкупе, и превозносит, и воспевает велим гласом, и ангелы подражает: овогда бесы кленет и прогоняет, и велик плачь и язвы (им) творит, за цари и князи, и за весь мир Бога молит: Псалтириею и о себе самом Бога умолиши, больше бо и выше есть всех книг».
Видите, поскольку Василий Великий в этих своих словах ничего не упомянул о понятности или непонятности для нас Псалтири, то из его слов следует сделать вывод, что эта книга и Бога хвалит, и бесы прогоняет, вне зависимости от того досконально ли понимаем мы ее текст или нет. В связи с этим известен следующий случай. Некий старец заповедал своей духовной дочери читать Псалтирь. Но она с ужасом воскликнула: «Батюшка! Я же ничего в ней не понимаю!» На что старец ответил: «Ничего, ты читай. Ты не понимаешь, зато бесы понимают и трепещут». Так вот у меня есть сильные подозрения, что после перевода богослужения (в том числе и богослужебной Псалтири) на русский язык так, чтобы ее стали досконально понимать мы, ее перестанут «понимать» бесы, соответственно они перестанут от этого чтения и трепетать со всеми вытекающими отсюда последствиями. Почему же так?
Как известно, святые равноапостольные Кирилл и Мефодий, переводя Св. Писание и богослужебные книги с греческого языка на славянский, поступили несколько необычным образом. Ведь обычно переводимый текст подгоняется под соответствующую грамматику. Скажем, в греческом языке есть грамматические формы и обороты речи, которых нет в славянском, поэтому при обычном методе перевода священный текст следовало бы подогнать под славянскую грамматику. Т. е. этот текст пришлось бы несколько исказить. Однако святые братья поступили иначе. Они ввели в славянский язык недостающие грамматические формы и обороты, сделав из него как бы кальку греческого. Так из славянского получился церковно-славянский язык. Таким образом, была максимально сохранена неповрежденность текста и, следовательно, его благодатность, которая, по-видимому, синергично связана с этой неповрежденностью. Эта благодать (действование) Святого Духа и оказывает заклинательное действие на бесов, а также содевает другие благодатные действования, о которых говорит св. Василий Великий. Поэтому очевидно, что при обычном (вопреки свв. Кириллу и Мефодию) переводе на русский язык богослужебных книг, произойдет обязательное повреждение их текста с соответствующим уменьшением их благодатности, а, следовательно, и душеполезности. Сие произойдет вне зависимости от компетентности перевода, по поводу которой есть также много вопросов, ведь сейчас очень трудно найти новых кириллов и мефодиев. Это значит, что мистическая (таинственная) полезность православного богослужения при совершении его на русском языке уменьшится.
Однако, это еще не все. Позволю себе усомниться в основном, так сказать гносеологическом аргументе сторонников такого перевода. Как я уже сказал, он состоит в том, чтобы сделать богослужение понятным для народа. Но вопрос состоит в том, нужно ли такая «понятность» вообще? Дело ведь обстоит гораздо сложнее, чем думают наши неумеренно ретивые «просветители». Для того чтобы понять сие, приведу следующий евангельский пример. Из Евангелия мы знаем, что в начале Своего общественного служения Господь наш Иисус Христос проповедовал иудеям без всякой притчи, такова, например, Нагорная проповедь. Но затем «поучал их много притчами» (Мф.13,3). Когда же «приступив, ученики сказали Ему: для чего притчами говоришь им? Он сказал им в ответ: для того, что вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано… потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют» (Мф.13,10−11; 13). Странное дело, люди не понимают и прямой речи Господа («слыша, не слышат»), а Он начинает говорить им еще более загадочными притчами! Почему, ведь они из-за этого окончательно ничего не поймут? А может в этом и состоит цель Спасителя? В том, чтобы люди поняли, что они не понимают Его слова?
В этой связи вспоминается знаменитый философ Сократ, который говорил: «Я знаю, что ничего не знаю». Казалось бы, человек ничего не знает, какая уж тут философия?! Но вот встречаются Сократ, знающий лишь то, что он ничего не знает, и другой маститый философ древности, мнящий, что знает все, скажем, некий Гиппий Больший. Они начинают беседу о каком-нибудь философском предмете, скажем, о том, что такое красота (прекрасное). Причем сначала все знающий Гиппий укоряет Сократа за его незнание. Но в процессе этой беседы, после каверзных вопросов последнего, вдруг выясняется, что Гиппий знает далеко не все, в частности, он не знает, что такое красота, хотя вначале претендовал на такое знание. После чего выясняется, что «ничего не знающий» Сократ знает куда больше «все знающего» Гиппия. По крайней мере, первый знает, что ничего не знает, а Гиппий, также ничего реально не зная, не знает даже этого.
Думаю, что гносеологически сие не знание или сомнение Сократа объясняет, почему Спаситель начал говорить народу притчами, хотя они не понимали и Его прямой речи. По-видимому, иудеи не только не понимали слов Христа, но они и не понимали того, что не понимают Его. Для того, чтобы они поняли хотя бы последнее, Он и начинает говорить им загадочными, непонятными притчами, отклоняя их умы от самоуверенного и самодовольного «всезнания» и склоняя их к смиренному незнанию и, следовательно, желанию познать учение Христово.
Теперь, если мы вернемся к теме этой статьи, то довольно быстро поймем, что церковно-славянский язык православного богослужения в наше время как раз и представляется чем-то вроде притчи — загадочной и малопонятной, но зато склоняющей наши гордые умы (особенно у воцерковляющихся интеллигентов) к смиренному познанию своей немощи в православии, а у сильных духом порождающей желание познать учение Христово. И действительно, мнение о том, что основным препятствием к пониманию нашего богослужения является его язык — это миф, порожденный самодовольными умами мнимых «всезнаек». На самом деле основным препятствием к этому служит наше всеобщее невежество, не знание православного учения, отраслью которого и является православное богослужение. Ведь оно полностью построено на православной догматике, аскетике, агиологии, церковной истории и т. д. Если человек ничего этого не знает (а в наше постатеистическое время — это очень широко распространенная беда), то как же он сможет ориентироваться в богослужении, даже если перевести его на русский язык? В этом случае он все равно ничего не поймет, но зато самоуверенно и самодовольно будет думать, что все понимает, ведь язык-то родной, русский! В таком случае у него исчезнет один из важных стимулов и поэтому уменьшится желание действительно познавать учение Христово, ибо он будет мнить, что и так его знает.
Исходя из всего вышесказанного, я считаю, что попытка использования русского языка в богослужении — ненужная и вредная затея. Реальной альтернативой этому является духовное образование широких масс верующих, т. е. изучение ими в специальных школах всего вышеперечисленного: догматики, аскетики, агиологии, а также литургики и церковно-славянского языка. Кстати сказать, до революции именно так и было, все это народ изучал. После революции эти школы упразднила советская власть, она постоянно мешала процессу духовного образования в любых формах. Но советской власти нет уже почти 20 лет, что же мешает духовному образованию широких масс верующих людей теперь? Почему это благороднейшее и нужнейшее дело является уделом кучки энтузиастов, как правило, лишенных каких-либо реальных средств для этой своей деятельности? Почему эти духовные школы (создаваемые при храмах или другие), как правило, еле прозябают, ведут крайне жалкое существование или вообще быстро исчезают? Вот на эти вопросы надобно было бы ответить и решить их, тогда бы и не возникала проблема перевода богослужения на русский язык.
