Оптинские гостинцы

По-прежнему улетает ввысь лазоревая стрела монастырской колокольни, увенчанная голубым куполком. И, как двести лет тому и как в былые ваши приезды, качаются в небесах высокоствольные красавицы-сосны. Меж ними убегает тропа к источнику Пафнутия Боровского, а вы озираетесь на асфальтовом пятачке, который уже и пятачком не назовешь — столь много тут автобусов и машин из разных уголков Руси — Великой, Малой и Белой.

* * *
30-е мая по новому стилю, третий день по Вознесении Христовом. День субботний, выходной, оттого и людей так изобильно.

Попрошайки — десятка полтора — закрепились на дальних подступах к монастырю, у автостоянки. Их гвалт, как всякий спор славян между собою, начинается словно исподволь, но мгновенно разрастается именно что до мата, причем «матом нечеловеческим» разражается самая огромная тетка, и ее не удается увещевать даже работнику милиции.

Ни в ноябре 2005-го, ни на Пасху 2003-го, когда вам доводилось бывать тут прежде, таких картин не наблюдалось.

А вы уже глядите на заново строящийся храм в честь Всех Святых, сразу за деревянными домиками паломников и трудников, да на одноэтажный продолговатый дом, утопающий в сирени вдоль дороги. В нем вам привелось ночевать шесть лет назад. И где-то неподалеку, в таком же «бараке» для простолюдья, некогда останавливался инкогнито граф-паломник Лев Толстой, о коем преподобный Амвросий сказал: «Горд больно!».
А кто не горд-то нынче, батюшка!
Прости, Господи, люди Твоя!

Одних писателей земли русской прибыло нынче — аж два автобуса сразу, цельный пленум! И всяк — мыслитель, всяк себе на уме, всяк связал судьбу со словом. Через два часа в братской трапезной игумен Ипатий напомнит, что роднит священника и писателя: оба осуществляют свое служение через слово.

Вы сей раз прибыли из Калуги, в числе семи десятков литераторов, на двух автобусах — участники пленума Союза писателей России. А великой радости, писательской поездке в Оптину, споспешествовал владыка Климент, митрополит Калужский и Боровский.

Сегодня в послеобеденный час вам доведется читать со сцены райклуба стихи в древнем городке Козельске, что в трех километрах отсюда. Всё надо успеть! Короче говоря — это и есть Дни славянской письменности и культуры, которые в рамках фестиваля искусств и литературы проводило Министерство культуры Калужской области.

* * *
Вы отделяетесь от литколлектива, чтобы успеть за отведенное время прикоснуться ко всему святому и родному.

В Введенском храме, заглавном, по которому именуется и сам ставропигиальный монастырь «Оптина пустынь», вы поклонитесь посеребренной раке преподобного старца Амвросия (Александра Михайловича Гренкова). Неподалеку — деревянный ларец с мощами преп. Никона (Николая Митрофановича Беляева).

Старцев, канонизированных в Оптинском соборе, четырнадцать, святые гробы в новейшие времена установлены в трех храмах пустыни, обойти их, да всем поклониться, — дело неспешное, непростое. Но кто не торопится — поспевает всюду. Даже если пережидает большую группу паломников. У раки преп. Амвросия идет непрерывный молебен, людской ручеек не иссякает. Ваш взгляд падает сначала на икону с образом преподобного, под которой в застекленном ларчике лежат личные вещи старца, а потом на удивительной красоты Богородичные иконы, тонко расшитые бисером — должно быть, работы монахинь Шамординского монастыря, который располагается в полутора десятках километров отсюда. Еще в начале ХХ века он был самым крупным женским монастырем в Европе. В нем и почил преп. Амвросий, окормлявший монахинь. Именно туда и направлялся в 1910 г. накануне своей кончины писатель Л. Толстой, отлученный от церкви. В Шамординской обители несла монашеское послушание его родная сестра Мария.

Подаете записки на молебен преп. Амвросию и выходите в боковую дверь, как бы в особое пространство, где четыре года назад беседовали со схиигуменом обители Илием. Это какое-то «энергетически особенное» место, десяток метров с травяной зеленью и несколькими большими елями, тут от алтаря Введенского храма до алтаря храма Казанской иконы Божией Матери почти что рукой подать.

Чуть слева, обогнув Введенский алтарь, у места, где прежде покоились некоторые старцы, под огромным кустом белой сирени вы видите две соседствующие могилы прекрасных русских людей, братьев Киреевских, Ивана и Петра, двоюродных племянников поэта Василия Жуковского. Иван Васильевич — переводил святоотеческие писания, а Петр Васильевич, уверявший, что песни русских крестьян ничуть не хуже итальянских, собирал по деревням образцы фольклора. Говорят, была инициатива по причислению братьев к лику святых — за подвиги на Оптинской ниве.

Теперь, по получении вами литературной премии имени этих знаменитых славянофилов, вы ощущаете особую, братскую к ним приязнь.

Между прочим, жена Ивана Киреевского Наталия Петровна в юности была духовной дочерью преп. Серафима Саровского. Супруги стали помощниками Оптинского старца Макария (Михаила Николаевича Иванова) в книгоиздательском деле.

Старцы Моисей и Макарий при поступлении в Оптину пустынь привезли списки творений святых отцов в переводах Паисия Величковского и его учеников, а также исправленные преподобным Паисием списки прежних славянских переводов святоотеческих книг. На издание этих трудов было получено благословение святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского. С молдавского старца Паисия и началось возрождение старчества в России.

Книгоиздательская деятельность Оптиной в новейшие времена возобновлена, и в виде нежданного подарка коснется чуть позже и вас. Вы кланяетесь могилам братьев Киреевских, украшенных не то голубыми, не то фиолетовыми барвинками, и видите, как спокойная серая кошечка трется о каменный постамент, на котором вы видите огромную гранитную черную книгу с золотящимися словами из Евангелия от Иоанна: «Грядет час, в оньже вси сущии во гробех услышат глас Сына Божия, и изыдут сотворшии благая в воскрешение живота, а сотворшии злая в воскрешение суда».

Кошка, должно быть, произросшая их тех самых «оптинских котят на благословение», короба с которыми вы видели в двух уголках монастыря, с достоинством удаляется.

Но слова-то эти жгучие евангельские — остаются с вами, тем паче что вас окружают кладбищенские кресты, а взглядом вы упираетесь в невысокую деревянную звонницу. Нынче она украшена куполом и крестом, а прежде была покрыта лишь навесом, и именно здесь на Пасху 1993 г. сатанист зарубил страшным лезвием троих иноков.

По соседству с этими «наземными колоколами» на деревянной табличке вы читаете: «Тропарь мученикам, глас 4-й. Мученицы Твои, Господи, во страданиях своих венцы прияша нетленныя от Тебе, Бога нашего, имуще бо крепость Твою, мучителей низложиша, сокрушиша и демонов немощныя дерзости. Тех молитвами спаси души наша».

И дальше, на линии зренья, отмечаете совершенно новую часовню, на том самом месте, где и были упокоены три Оптинских новомученика — иеромонах Василий (Росляков), инок Ферапонт (Пушкарев), инок Трофим (Татарников). Все пятнадцать лет, что прошли от их мученической кончины, не прекращается к трем их могилам поток страждущих помощи. К их крестам люди подают записочки с просьбами. И в этом тоже преемственность, как и в поклонении святоотеческим гробам. Ибо сказано: «Вот как Господь почтил Оптину… Теперь у нас есть мученики. На Пасху!..» Эти слова произнес иеромонах Михаил, тогда начальник Иоанно-Предтеченского Скита Оптиной Пустыни, получив трагическую весть в течение получаса после того, как злодеяние было совершено.

Сегодня новомученики Василий, Ферапонт и Трофим упокоены хоть и под теми же деревянными крестами, но уже во мраморных гробницах, в новой часовне.

На поклон к ним вы подойдете, побывав в храме Владимирской иконы Божией Матери, где покоятся семеро знаменитых Оптинских старцев. Тут, у трех больших никелированных вместилищ с освященной водой, замечаете забавную сцену. Девушка пристраивается к кранику с пэт-бутылкой. К ней бросается седовласый мужчина с окладистой бородой, в очках, нервно выговаривает: «Не расплескивайте, не расплескивайте! Держите плотней!» Отдав наставления, отходит. Паломница подставляет вторую бутылку. За ее спиной топчется странноватый трудник, — молодой, с распущенными длинными волосами, и бубнит в пространство, не то в ужасе, не то под руку: «Сейчас прольет, сейчас прольет…» Вдруг сам спохватывается, вспомнив, что в крайний бак идет залив воды через пластиковый шланг. Ахает, бросается к крышке: «Сейчас точно через край!» Но обнаруживает, что набралась едва половина.

* * *
И Казанский храм не останется без вашего поклона. Он вам дорог особо: тут вас наделял пасхальными подарками схиигумен Илий, тут вы исповедовались о. Анатолию, тут однажды ночевали у гробов преподобных старцев Антония и Моисея (родные братья Александр Иванович и Тимофей Иванович Путиловы).

В иконной лавке под Казанским храмом вы покупаете совсем маленькую иконку с образом преп. Иосифа (Ивана Ефимовича Литовкина), вашего земляка, уроженца земли Старобельской. В XIX в. Старобельщина была территорией Харьковской губернии. Теперь — нарезка земли иная. Как и меж Россией и Украиной. Будто враг переделил все на свой манер. Ну да ничего, ужо срастемся как подобает!

Дочери в подарочек (сегодня — день ее рождения!) приобретаете не цветочек заморский аленький, а нечто получше — особой работы и красы нательный крестик. И, по наказу друзей-москвичей, в подарок для алтайского священника, выбираете образ преподобного Амвросия. Носить большую икону вам придется непросто, громоздко, да и как повезут ее на Алтай-то? С Божией помощью.

За Казанским сооружена в траурном черном граните маленькая часовенка с цветной Богородичной мозаикой. Последние штрихи оградке придает сварщик — трудится во субботу, не взирая и на обилие паломников.

Чуть прикрыл обзор горизонта от Казанского храма и вид на Козельск новая церковь Преображения Господня, частично пока утопающая в строительных лесах, прежде ее не было.

Вокруг много садовых цветов, красивых кустарников. Неужели все это сделали мужские монашеские руки?

* * *
Остается совсем мало времени, и вы, свернув за ворота обители налево, быстро идете по лесной тропе ко Скиту. Те самые три с половиной сотни метров, меж дубов и елей, где хаживали старцы Оптинские. Вот и гостиничка, прилепившаяся к церкви Илариона Великого, тут останавливались безутешный в отеческом горе, потерявший маленького сына Федор Достоевский да Николай Гоголь, кажется, навсегда связавший свое сердце с Оптиной пустынью. Немудрено. Вам тоже внятно, что Оптина была в вашем сердце вечно-изначально, а первое литературное упоминание о ней отозвалось в вас радостью узнавания, что-то ёкнуло в душе. Вы уповаете, что третий раз — не последний. И еще отыщутся у Господа для вас в Оптиной золотые деньки.

Тут вы шли ноябрьской ночью с крестным ходом, тут упала к вашим ногам оторвавшаяся от гостиничного угла жестяная водосточная труба — прямо меж вами и иеромонахом с воздетым крестом.

Ёкает, ёкает сердечко — вот увиделся прямо по тропке знакомый абрис звонницы над Иоанно-Предтеченским скитом, в кельях-домиках коего жили старцы. Лишь три раза в году, во дни почитания Иоанна Крестителя, открываются врата скита для богомольцев. Сегодня вы можете лишь тихо, отворив калитку уютного садика, присесть на деревянные ступеньки домика преп. Амвросия, прислониться виском к перильцу. Вот тут, на полянке, стояли тысячи русских людей, приходивших десятилетиями к старцу за духовным советом и молитвенной помощью. Не избыть истории о том, как прибыли из дальнего далека, за тыщи верст, и робели крестьяне, сплетшие старцу «мяконькие лапоточки», ибо прослышали о его «больных ножках». По этой тропке ходил и стучался в скит несчастный Лев Николаевич, да не был пущен по причине отлученности. В 1887 г. Оптину Пустынь посетил и беседовал со старцем Амвросием великий князь Константин Константинович Романов, поэт, писавший стихи под псевдонимом «К. Р.».

Сюда же, на эту полянку пришел однажды Павел Иванович Плиханков, сорокалетний отставной генерал. В 1889 г., после чудесного исцеления от смертельной болезни (по словам о. Нектария, в одну ночь, по соизволению Божию, Павел стал великим старцем), он поступил в скит по благословению о. Амвросия — в келейники к о. Нектарию (Николаю Васильевичу Тихонову). И стал старцем Варсонофием, ныне тоже причисленным (как и Нектарий) к лику святых. Именно он был направлен к умирающему Л. Толстому, дабы принять предсмертную исповедь, вернуть графа в лоно Церкви, однако этому, к сожалению, не суждено было случиться. Окружение графа не позволило старцу войти к умиравшему. Впоследствии о. Варсонофий с глубокой грустью вспоминал: «Не допустили меня к Толстому… Молил врачей, родных, ничего не помогло. Хотя он и Лев был, но не смог разорвать кольцо той цепи, которою сковал его сатана».

Над знаменитым колодцем преп. Амвросия, что на полянке перед скитом, теперь установлена беседка. Вы вращаете металлический ворот, как указывает инструкция, восемь секунд… Потом еще несколько раз по восемь, однако воды, увы вам, нет как нет.

Приходится оставить это тщетное занятие и любоваться маленькими елочками на опушке, на встречный свет, сквозящий меж древних стволов словно на картине Куинджи, на белые стены Амвросиевой и Макариевой келий, на два золоченых куполка храма в честь свт. Льва Катанского и преп. Иоанна Рыльского, выглядывающих над садовыми деревцами и оградой скита.
Галки скачут в высокой, яркой траве, рассекая ее, как рыси.

* * *
Вы появляетесь у братской трапезной почти одновременно с пришествием ваших собратьев. Они красиво идут, окружив приветливых игуменов Ипатия и Филиппа.

Трапезная весьма просторна, по стенам в ней чудом сохранились (всё в Оптиной было поругано то нашими безбожниками, то немецкими оккупантами) большие росписи, канонические сюжеты библейских трапез.
Отодвигаем тяжеленные лавки, вместе с монахами поем молитву.

Какие яства приготовлены сегодня для гостей? Борщ (в никелированных кастрюлях), жареные окуньки и рыбные молоки, рисовая каша, монастырский творог в общих тарелочках. В цилиндрических высоких стеклянных сосудах простокваша, компот из сухофруктов. Стрелки зеленого лука на общей тарелочке, монастырский хлеб. Современные солонки и судочки с постным маслом. Накладывайте себе сами. Строго, очень вкусно.

Писатели, проголодавшиеся за прогулкой, налегают на угощения, а игумен Ипатий пока остается без обеда: по монастырской традиции кто-то должен читать вслух нечто душеполезное, дабы не рассеивался ум. О. Ипатий становится к деревянной кафедре и читает по принтерной распечатки (потом оставит и нам десяток экземпляров) удивительную историю, в сущности исповедь одной прихожанки, впавшей в уныние в 2000 г. и решившей покончить с собой. Путь на балкон ей преградил невесть откуда взявшийся старец, чему она была сильно удивлена. Он посоветовал отчаявшейся поехать в Оптину. «К кому, сказать, я приехала?» — «Скажи, к батюшке Варсонофию». Она не собралась тогда в монастырь, и, будучи избитой хулиганами, попала в реанимацию, перенесла тяжкую операцию, умирала, и снова ее спас Старец, молившийся у ее одра, когда и врачи перестали верить в ее исцеление. Отца Варсонофия она нашла в Оптиной, куда ее все-таки привез супруг: прикладываясь к мощам во Владимирском храме монастыря, она прочла на раке имя преподобного Варсонофия. Теперь эта женщина пострижена в монахини под именем Силуана.

Вот такое удивительное новейшее свидетельство оглашает отец игумен, подчеркнув, что им, монашествующим, не под силу был бы и сам иноческий подвиг, и все деяния, которые приходится осуществлять тут, в Оптиной, если бы не небесная помощь великих Оптинских старцев. А вам вспоминаются свидетельства, что во время служения о. Варсонофием Божественной литургии бывало замечено просветление его ярким светом.

Игумен Ипатий, перейдя за стол, под большую Богородичную икону, но к пище не прикасаясь, говорит о судьбе России, о ее особой духовной, спасительной миссии. Говорит спокойно, выношено, без аффектаций, но с твердым убеждением в своих словах. Это не общие публичные речения, а внутреннее, выношенное, передуманное слово, составляющее сущность говорящего, потому весьма проникновенное. Удивительно: у всех трех монахов, которые привечают российских писателей в трапезной, лица хоть и спрятаны частично в бороды, но глаза светятся молодым жизненным огнем. И возраст каждого из них, по виду, может, чуть более сорока лет или около того. Вы не в первый раз отмечаете этот особый свет бытийной радости в глазах оптинских насельников.

Со словом к гостям обращается в завершение трапезы и игумен Филипп. Специально для писателей иноки приготовили подарки — только что выпущенный издательством Оптиной огромный серебристый том, полностью посвященный преп. Варсонофию, в который кроме биографии включены беседы, письма, наставления старца и даже посвященный ему литературный венок приношений. Наделить всех гостей большими томами помогает отцу игумену иеромонах Мефодий. С радостью писатели принимают великолепно изданную книгу, посвященную прославленному старцу. Как не вспомнить о поразительном факте: знаменитый петербургский, всероссийский батюшка Иоанн Кронштадтский, провидев духом в лице о. Варсонофия истинного подвижника, поцеловал в алтаре Андреевского собора в Кронштадте руку молодому офицеру, будущему схимнику и старцу.

* * *
На крыльце вы видите, как к о. Мефодию с козырька подоконника тянется жутковатый дымчатый котище, на котором шерсть сбита клочьями, а видимость врожденного аристократизма оставляют белые (уже почти серые) окончания лап. Отец Мефодий, гладя на это страшилище, улыбаясь, рассказывает, что кота зовут Фантомас, что он уже «почти очеловечился», а прежде лишь кусал протянутую к нему руку.

Светло-карие глаза иеромонаха Мефодия тоже излучают улыбчивый свет. Он с удовольствием с вами беседует, провожая до самых ворот обители. Оказывается, ему сорок один год, он закончил знаменитый МИФИ, а теперь у него книгоиздательское послушание, он руководит монастырским издательством. На вопрос, как помочь ребенку приблизиться к церкви, инок дает простой и известный рецепт, напомнив речение батюшки Серафима Саровского, которое любил приводить и Патриарх Алексий: стяжи дух мирен, и тысячи рядом спасутся. То есть справься с собой, и тогда вокруг чудесным образом возникнет особое поле, в котором изменятся и ближние твои, и даже дальние. Отец Мефодий привел свой пример: после его пострига к Оптиной пустыни оказалось причастным множество его знакомцев по мирской жизни — друзей, сокурсников, даже тех, о ком он и не подозревал.

Вы узнаёте о старце Илии, некогда прибывшем по приглашению Патриарха Алексия в Оптину с Афона для возрождения старчества: нынче он пребывает в Переделкине, будучи духовником Патрираха Кирилла.

Вам кажется, что отцу Мефодию хочется продолжать с вами беседу, что это не лишь дань гостеприимству. Он пишет вам адрес своей электронной почты, провожает за монастырские ворота, благословляет.

Вы говорите с ним не более десяти-пятнадцати минут, но возникает теплая связующая ниточка, которая потом будет длиться и длиться, сохраняться, пребывать в вас.
Тяжело ли вам нести Оптинские гостинцы?

3 июня 2009,
Владимирской иконы Божией Матери, Елены и Константина

Фото автора.

НОЧЛЕГ В ОПТИНОЙ ПУСТЫНИ

Юрию и Инне Зайцевым
1

тот кто спал обнимая святые гроба
кто по капле в себе прозревает раба —
не отринул Господней свободы
и какая б на сердце ни пала журба
не изгнал не спугнул осененья со лба
что навеяли Оптиной своды

тот кто спал — как живое обнявши гранит
кто охранную память гранита хранит
преисполнится славного Слова
да вмещает сознание меру вещей:
мощь победы исходит от этих мощей…
не ветшает вовеки обнова

2

простую постели рогожку на полу
в Казанском храме тут у белых плит в углу
в приделе у Креста где слышно свят свят свят
устал? приляг усни где старцы трезво спят
и с ними ж выйдешь в сон неизмеримый сей
и снимешь злобу дней… Антоний Моисей
лежат в гробах гляди учись как надо спать
сады по берегам реки уходят вспять
по синим куполам теки река теки
реки пророк пока нет края у реки
хотя б во сне… не зря ж ты меж мощей залёг
эй здравствуй Жиздра-жизнь — предвечного залог
проснёшься в двух шагах от злата алтаря
есть правда и в ногах: знать, дадены не зря
надежда не пуста как твой поклон Кресту
во дни и вне Поста стоящий на посту

16 января 2005, 28 марта 2005

ВОЗЛЕ ОПТИНОЙ

Ю.З.

Сосны гудят двухсотлетние у дороги.
Дождь заливает купель, что Пафнутий сладил.
Дождь не жалеет Жиздры, и Жиздры ж ради
льёт. Мы стоим в грязи. Леденеют ноги.

- Слышь, — говорю, — Юрко, дождик стал потише.
Будем в купель окунаться, покуда? Или…
- Помнишь, — он вдруг говорит, — как в Скиту звонили?
…Помню, мой друг Егорий, поныне слышу.

Мимо болид проносится — джип «Чероки»:
схимник качнул крылом, на сиденье сгорбясь.
Худо кому-то, наверно; настали сроки —
старца к нему повезли, накануне скорби.

Ну, а мы тут постоим — что нам может статься?
Лучше дождя ноябрьского — в мире нету!
Вымокнуть — не растаять. Да не расстаться.
Шарю в кармане, Юрке протягиваю конфету —
что получил в обители утром, с ладони старца.

22 сентября 2007,
Попразднство Рождества Пресвятой Богородицы,
Праведных Богоотец Иоакима и Анны