Мученик «великой бескровной»

К 90-летию со дня убийства тверского губернатора Николая Георгиевича Бюнтинга (1861 — 1917)

«Великая бескровная"… Такими словами характеризовали Февральскую революцию, 90-летния годовщина которой исполняется в этом году, ее творцы. Между тем, буквально с первого дня в Петрограде начались никем несанкционированные обыски, грабежи, убийства офицеров [1], представителей правопорядка и членов их семей [2], вскоре перекинувшиеся и на другие города империи. Одним из первомучеников той революции стал тверской губернатор Николай Георгиевич фон Бюнтинг, растерзанный озверевшей толпой уже 2 марта 1917 года — в день отречения Государя от Престола.

Он родился 15 июня 1861 г. в Санкт-Петербурге и был выходцем из дворянского рода остзейских немцев. Мать Бюнтинга — баронесса Мария Николаевна фон Медем (1836 — 1907) — происходила из старинного нижнесаксонского рода, обосновавшегося в Курляндии, была начальницей С.-Петербургского женского училища ордена св. Екатерины. Отец — барон Георг-Вильгельм Карлович фон Бюнтинг (1826 — 1877), так же был представителем древнего дворянского рода, но из Пруссии. Начав службу лейтенантом прусской гвардии, впоследствии он стал генерал-майором свиты Императора Александра II, принимал участие в войне с горцами на Кавказе, оставил изданные в 1855 г. в Берлине воспоминания «Посещение Шамиля». Позже революционная пропаганда утверждала, что Н.Г.Бюнтинг был незаконнорожденным сыном германского императора Вильгельма I (деда кайзера Вильгельма II) и баронессы Медем, однако версия эта вызывает большие сомнения. [3] Ветвь рода Бюнтингов, к которой принадлежал Николай Георгиевич, была внесена в дворянскую родословную книгу Псковской губернии. Семье будущего губернатора принадлежало имение Халахальня, расположенное в пригороде исторического Изборска. В имении имелось 950 десятин земли, было организовано прекрасное молочное хозяйство и многопольный севооборот. [4]

Окончив с золотой медалью элитное Императорское училище правоведения в Петербурге (1883), Бюнтинг завершил свое образование в Берлинском университете. Начав службу в Министерстве юстиции, Николай Георгиевич позже был переведен чиновником в Правительствующий Сенат (1884), а затем в Министерство внутренних дел (1891). Помимо гражданской должности Бюнтинг имел и должность придворную — при Государе Александре III Высочайшим приказом по Министерству Императорского Двора он был пожалован в камер-юнкеры, 14 мая 1896 г. принимал участие в коронации Императора Николая II и Императрицы Александры Федоровны.

Постепенно продвигаясь по служебной лестнице, Н.Г.Бюнтинг занимал пост вице-губернатора Курской (с 26.09.1897), губернатора Архангельской (с 10.05.1904) и Эстляндской (8.11.1905 — 21.01.1906) губерний. А 15 апреля 1906 г., в разгар революционных беспорядков действительный статский советник и гофмейстер Высочайшего Двора Н.Г. фон Бюнтинг именным Высочайшим указом был назначен тверским губернатором, сменив в этой должности убитого эсеровской бомбой 25 марта 1906 г. П.А.Слепцова. Как сообщали газеты, 30 апреля, «помолившись и приложившись к мощам святого благоверного князя Михаила Ярославича, фон Бюнтинг прибыл во Дворец (резиденция тверского губернатора — А.И.) и вступил в управление губернией». [5]

Тверским губернатором Н.Г.Бюнтинг прослужил довольно долго — 11 лет, получив немало наград за свою верную службу. Как и многие русские немцы Бюнтинг был человеком православным, а по политическим взглядам — монархистом. Он состоял членом Тверской ученой архивной комиссии (1907), местного благотворительного общества «Доброхотная копейка» (1910), Тверского православного братства святого благословенного князя Михаила Ярославича (1911). Он также был почетным членом общества хоругвеносцев в Старице и Торжке и православного братства святой благоверной княгини Анны Кашинской. По общему мнению, вся семья Бюнтингов была глубоко верующей. А сам тверской губернатор имел репутацию хорошего семьянина и любящего отца. «…Образованный, красивый, скромный, деликатный, любящий жену, обожаемый своими детьми. И утомленный бременем ответственности…», — такую характеристику Николая Георгиевича составила изучавшая его переписку современная исследовательница Л.М.Сорина. [6]

Что же касается политических взглядов Бюнтинга, то их он четко выразил еще в 1904 г. В обращении к Императору: «Не в мятежах и народных волнениях, не от чуждых России форм народоправства — ждет оно (население — А.И.) спокойствия и блага родине, но только от Вас самодержавный Государь». А уже при новой власти, в 1917 г., чья-то рука вывела на его фотографии: «Враг Революции. Тверской губернатор Бюнтинг — верный слуга церкви и царя». [7]

Два дня в неделю губернатор принимал всех приходящих к нему на прием с жалобами и прошениями. Его служба проходила в сложное для России время, омраченное поражением в войне с Японией, революционной смутой 1905 — 1907 гг., политическими убийствами. Будучи убежденным монархистом, Бюнтинг вел в Твери жесткую борьбу с революционными беспорядками. Своим отношением к службе и честностью губернатор заслужил уважение жителей губернии. В 1916 г. в честь 10-летия пребывания его губернатором в Твери, вспоминал краевед Н.А.Забелин, чиновники добровольно собрали деньги в качестве подарка и преподнесли Бюнтингу в конверте. Губернатор деньги принял, поблагодарил и тут же распорядился отдать их на стипендии гимназистам. [8] За свою верную службу к 1916 г. тверской губернатор был награжден орденами св. Анны I степени, св. Станислава I степени, св. Владимира 2, 3 и 4 степеней.

Николай Георгиевич был женат на своей кузине баронессе Софии Михайловне Медем (1876 — 1948), происходившей из того же рода, что и мать Бюнтинга. Она окончила Екатерининский институт благородных девиц, затем в Париже занималась на курсах изящных искусств, брала уроки у ведущих художников Петербургской Академии художеств. У супругов было 5 дочерей: Мария (р. 1898), Екатерина (р. 1890), Регина, Маргарита (1907 — 1938) и София (1912 — 1992).

София Михайловна также немало потрудилась на ниве помощи ближним. Она была председательницей старейшего в Твери благотворительного «Общества доброхотной копейки», во время Первой мировой войны объявила об организации трудовой помощи для беженцев и пострадавших от военных бедствий. Было предоставлено помещение в принадлежащем Обществу Доме трудолюбия для устройства там: механических мастерских для шитья на месте и раздачи работы на дом; яслей на 100 детей работниц; столовой, чайной, кухни, контор и других необходимых помещений.

На отпущенные для этой цели Комитетом Ея Высочества 30 тысяч рублей были оборудованы мастерские, в которые поставили 80 швейных машин, «приводимых в движение электрическим током». В мастерских могли ежедневно работать и найти себе достаточный заработок 160 беженок, дети которых тут же принимались бесплатно в ясли; и здесь же все желающие могли получить дешевый и здоровый обед, ужин, чай. Столовая отпускала ежедневно свыше 500 обедов. Были также открыты два общежития: для 20 беженок — воспитанниц средних учебных заведений и для 15 беженцев — учащихся средних учебных заведений.[9]

Февральская революция застала семью Бюнтингов в Твери. В первые дни государственного переворота здесь образовался «комитет общественной безопасности», преимущественно состоящий из членов кадетской партии и земцев-либералов. Как вспоминал позже митрополит Вениамин (Федченков), бывший в то время ректором Тверской духовной семинарии, «этот комитет взял власть в свои руки и предложил губернатору Н.Г. фон Бюнтингу сдать им дела, а самому куда-нибудь с семьей заблаговременно скрыться от смертной опасности». Н.Г.Бюнтинг отправил своих детей и жену из города, а сам решил быть верным Государю до конца и остался в Твери, отказавшись признать революционный комитет и отправив Царю телеграмму, в которой говорилось, что «он исполнил свой долг до конца и лишь бы жила Россия и благоденствовал Царь!» [10] Но телеграмма эта до Государя не дошла, так как сам он уже был задержан на псковской станции «Дно"…

Всю ночь, рассказывал потом один из чиновников Тверской губернии, Н.Г.Бюнтинг не спал, а приводил в порядок какие-то дела. «А потом, отрываясь от дел, губернатор (хотя его фамилия была явно немецкая, но он был хорошим православным) часто подходил к иконе Божией Матери, стоявшей в его кабинете, и на коленях молился. Несомненно, он ожидал смерти, готовился исполнить свой долг присяги Царю до конца… Что и говорить, это достойно уважения и симпатии во все времена и при всяких образах правления!», — писал владыка Вениамин. [11]

На следующий день, 2-го марта 1917 г., в день отречения Императора Николая II от престола, пьяная и озверевшая толпа солдат и жителей Твери растерзала Николая Георгиевича на Соборной площади города. Увидев утром скопление людей вокруг своего дома, и зная об убийстве чиновника-немца, губернатор, предугадав свою участь, успел связаться с находившимся в Твери викарным епископом и исповедаться ему по телефону. Вскоре рабочие Морозовской мануфактуры вместе с солдатами 196-го Запасного полка ворвались в резиденцию губернатора, располагавшуюся в Путевом дворце, схватили его за рабочим столом и потащили к городской управе, в «комитет общественной безопасности». Затем Н.Г.Бюнтинг под конвоем был отправлен на гауптвахту, но встретившаяся по пути толпа революционно-настроенных рабочих и солдат, увидев «царского сатрапа», выхватила его у сопровождающих, повалила на землю (пенсне губернатора отлетело), и стала яростно топтать его ногами, а какой-то солдат в упор выстрелил из винтовки в спину поверженного несколько раз (по другому свидетельству, в Бюнтинга не стреляли, а закололи штыками [12]).

Наиболее подробно рассказывает об этой трагедии митрополит Вениамин (Федченков): «Губернатору полиция по телефону сообщила обо всем. Видя неизбежный конец, он захотел… исповедаться перед смертью, но было уже поздно. Его личный духовник, прекрасный старец протоиерей Лесоклинский не мог быть осведомлен: времени осталось мало. Тогда губернатор звонит викарному епископу Арсению и просит его исповедать по телефону… Это был, вероятно, единственный в истории случай такой исповеди и разрешения грехов… <…> В это время толпа ворвалась уже в губернаторский дворец <…> Учинила, конечно, разгром. Губернатора схватили, но не убили. По чьему-то совету, не знаю, повели его в тот самый «комитет», который уговаривал его уехать из города <…> Сначала по улице шли мимо архиерейского дома еще редкие солдаты, рабочие и женщины. Потом толпа все сгущалась. Наконец, видим, идет губернатор в черной форменной шинели с красными отворотами и подкладкой. Высокий, плотный, прямой, уже с проседью в волосах и небольшой бороде. Впереди него было еще свободное пространство, но сзади и с боков была многотысячная сплошная масса взбунтовавшегося народа. Он шел точно жертва, не смотря ни на кого. А на него — как сейчас помню — заглядывали с боков солдаты и рабочие с недобрыми взорами. <…> Масса не позволяла его арестовать, а требовала убить тут же. Напрасны были уговоры. <…> Я думал: вот теперь пойти и тоже сказать: не убивайте! Может быть, бесполезно? А, может быть, и нет? Но если и мне пришлось бы получить приклад, все же я исполнил бы свой нравственный долг… Увы, ни я, ни кто другой не сделали этого… И с той поры я всегда чувствовал, что мы, духовенство, оказались не на высоте своей… Несущественно было, к какой политической группировке относился человек. Спаситель похвалил и самарянина, милосердно перевязавшего израненного разбойниками иудея, врага по вере… Думаю, в этот момент мы, представители благостного Евангелия, экзамена не выдержали, ни старый протоиерей, ни молодые монахи… И потому должны были потом отстрадывать.
Толпа требовала смерти. Губернатор, говорили, спросил:

— Я что сделал вам дурного?
— А что ты нам сделал хорошего? — передразнила его женщина. <…>

И тут кто-то, будто бы желая даже прекратить эти мучения, выстрелил из револьвера губернатору в голову. Однако толпа — как всегда бывает в революции — не удовлетворилась этим. Кровь — заразная вещь. Его труп извлекли на главную улицу, к памятнику прежде убитому губернатору Слепцову. Это мы опять видели. Шинель сняли с него и бросили на круглую верхушку небольшого деревца около дороги, красной подкладкой вверх. А бывшего губернатора толпа стала топать ногами… Мы смотрели сверху и опять молчали… Наконец (это было уже, верно, к полудню или позже) все опустело. Лишь на середине улицы лежало растерзанное тело. Никто не смел подойти к нему». [13]

По словам очевидцев, толпа долго издевалась над телом, которое пролежало на главной улице до позднего вечера. В тот же день толпа разгромила кабинет губернатора, сожгла тюрьму, выпустив уголовников на волю, разграбила ряд городских магазинов. Лишь темным вечером викарный епископ Арсений (Смоленец), исповедовавший Бюнтинга утром, вместе с духовником убитого губернатора о. М.Я.Лесоклинским, погрузив тело на возок, увезли его с улицы.

Естественно, что никаких некрологов в местной революционной прессе помещено не было. Во втором номере «Вестника Тверского временного исполнительного комитета», вышедшего 8 марта 1917 г., лаконично сообщалось, что «в Тверской губернии старые власти устранены». О подробностях этого «устранения» не говорилось. В массовое сознание вдалбливался миф о «великой и бескровной». Газета захлебывалась от восторга, вызванного «революционной перестройкой»: «Тверь преобразилась. Революция всколыхнула это сонное болото и оно зашевелилось <…> Всякий что-нибудь да делает на ниве народного переустройства» [14]; «Не чудо ли свершилось? И свершилось это чудо удивительно быстро и поразительно искусно. Ни лишних жертв, ни шума ненужного. Словно таинство совершил народ! При таком начале в переустройке [так в тексте — А.И.] жизни народ может создать себе великое будущее…». [15] А тем временем, революционный сброд продолжал вносить свой вклад в «светлое будущее» страны: 16 марта в той же Твери толпа до смерти забила камнями генерала Чеховского, которого караул солдат вел на гауптвахту… [16]

Супруга Бюнтинга София Михайловна пыталась перевести тело мужа в имение Халахальню, чтобы похоронить его в семейной усыпальнице, но ей удалось доехать лишь до Пскова. По некоторым данным тайное отпевание было проведено в Скорбященской церкви протоиереем Лесоклинским, а тело было перевезено и погребено в пещерах Псково-Печерского монастыря. Затем семья Бюнтингов эмигрировала в Париж. По Тартускому миру, заключенному в феврале 1920 г., территория, где находилось имение Бюнтингов, отошла к Эстонии и в 1920-х гг. вдова и младшая дочь Н.Г.Бюнтинга вернулись в родные края (в 1927 г. семья окончательно переезжает в имение, продав квартиру в Париже. В 1934 г. младшая дочь Бюнтинга — София (1912 — 1992) вышла замуж за графа Николая Петровича Апраксина (1910 — 1941) — сына видного русского монархиста, одного из руководителей Русского собрания П.Н.Апраксина (1876 — 1962). Вдова тверского губернатора София Михайловна в 1936 г. переехала в Печоры, где построила себе дом вблизи монастыря. К этому периоду относится ее активное участие в деятельности Комитета защиты интересов русских, Женского отделения при Печорском обществе просвещения, по проведению Дней русской культуры и Певческих праздников. После занятия Прибалтики частями Красной армии, С.М.Бюнтинг с дочерью и внуками перебрались в Бельгию. [17]

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] В ночь с 26 на 27 февраля унтер-офицер Т.И.Кирпичников убедил солдат запасного батальона Волынского полка восстать против «самодержавия», и когда на утро в казармы прибыл начальник учебной команды капитан Лашкевич, то солдаты отказались повиноваться, убили его и высыпали толпой на улицу. В первые дни «великой бескровной» были убиты генерал-губернатор Кронштадта контр-адмирал Вирен, начальник штаба кронштадтского порта контр-адмирал Бутаков, командующий Балтийским флотом адмирал Непенин, начальник бригады линейных кораблей адмирал Небольсин. В дни Февральской революции только на Балтийском флоте было убито от 80 до 95 офицеров (См. подробнее комментарии В.Ю.Грибовского к кн.: Граф Г. К. На «Новике» СПб, 1996. (С.456). Помимо флотских офицеров жертвами самосуда стали сотни армейских офицеров, жандармов, чиновников, случайных людей.

[2] Так, барон Н.Е.Врангель вспоминал: «Во дворе нашего дома жил околоточный; его дома толпа не нашла, только жену; ее убили, да кстати и двух ее ребят. Меньшего грудного — ударом каблука в темя» // Цит. по: Николаев А.Б. Революция и власть. IV Государственная дума 27 февраля — 3 марта 1917 года. Монография. Спб., 2005. С. 520.

[3] Р.С. Сын Вильгельма I // Вестник Тверского временного исполнительного комитета. 8.03.1917.

[4] Маркова М.Т. Имение Халахальня // Псковские хроники 2001. N1 (20) / http://www.pskovcity.ru/hron20011.htm

[5] Цит. по: Сорина Л.М. Николай Георгиевич Бюнтинг // Тверские губернаторы. К 200-летию образования Тверской губернии. Тверь, 1996. С. 57.

[6] Там же. С. 60.

[7] Там же. С. 58.

[8] Ершов Б. Как убивали тверских губернаторов // Караван + Я / http://www.karavan.tver.ru/html/n870/article9.php3

[9] Успенская В.И. Тверская женская история: социальные инициативы наших прабабушек // Материалы конференции «Гендерные исследования в России проблемы взаимодействия и перспективы развития». 24−25 января 1996 г. М., 1996. С. 43−45.

[10] Вениамин (Федченков), митр. На рубеже двух эпох / Подготовка текста, вступительная статья, комментарии А.К.Светозарский. М., 1994. С. 144 — 145.

[11] Там же. С. 145.

[12] См.: Как был убит Бюнтинг // Русское слово. 8 (21).3.1917. N 53. Заметка также опубликована в кн.: Вениамин (Федченков), митр. На рубеже двух эпох / коммент. С.Фомина. М., 2001. С. 661.

[13] Вениамин (Федченков), митр. На рубеже двух эпох. М., 1994. С. 146−148.

[14] Вестник Тверского временного исполнительного комитета. 19.03.1917. N12.

[15] Н.Вл — въ Слияние // Там же. 9.03.1917. N3.

[16] Вестник Тверского временного исполнительного комитета. 18.03.1917. N11.

[17] Маркова М.Т. Указ. соч.