Русская линия
Русская линияИгумен Ростислав (Колупаев)22.05.2004 

Русские в Северной Африке. Глава 4 (продолжение)
RABAT 1999-ОБНИНСК 2004Оглавление всей книги

1.2 РУССКИЕ ВОИНСКИЕ ТРАДИЦИИ В АФРИКЕ

1.2.1 ИНОСТРАННЫЙ ЛЕГИОН

«Он в тревожном, глухом Марокко

Охранял чужие форты,

Расцветали, вяли надужды.

Но отчаяться — Боже упаси!"

Россияне на службе в Легионе в досоветский период

Одной из наиболее малоизученных сторон русской жизни в диаспоре является тема присутствия русских людей из числа профессиональных военных, оказавшихся в рядах французского Иностранного легиона. Дело в том, что материалов на эту тему очень мало, и то немногое, что мы имеем, принадлежит к разряду мемуарной литературы. С одной стороны, создавшаяся ситуация отчасти объясняется тем, что это специальное военное заведение, по вполне понятным причинам, строго соблюдает определенный режим секретности. С другой стороны, люди, которые попадали служить в легион, совершенно не были настроены на писательский лад. Это были суровые солдаты, преданные приказу и долгу. Но, тем не менее, постараемся составить целостную картину, из того немного имеющегося в наличии материала.

Французский Иностранный легион был создан в 1831 г. После провозглашения герцога Луи-Филиппа Орлеанского королем Франции, бельгийский бар. де Бегар, состоявший на французской службе, выступил с идеей создания специального воинского подразделения, преданного метрополии, но не связанного никакими узами с самой Францией, способного выполнять задания любой сложности и обеспечивать боеспособность на высоком уровне. Легионерами могли становиться мужчины иностранцы в возрасте от 18 до 40 лет. Законодательно оговаривалось использование легиона в военных действиях только за пределами Франции.

Сведения о том, что наши соотечественники становились солдатами Легиона, появились на рубеже XIX—XX вв. Как пишут исследователи, «в ряды легионеров стали все чаще вступать российские подданные, как правило, из числа малообеспеченных трудовых мигрантов и переселенцев, устремившихся на Запад по социально-экономическим, этническим и конфессиональным причинам. Большинство среди них составляли недавние жители западных и юго-западных губерний — поляки, украинцы, евреи, немцы». Особо большой приток новобранцев в Легион из России приходится на время после революционных событий 1905−1907гг. В это время за границей появляется немало русских из центральных губерний. Как правило, это были люди, принадлежавшие к слабо образованным слоям общества, поэтому они испытывали трудности в овладении иностранных языков и, как следствие этого, для них было проблематично устройство на приличную работу. Неудивительно, что многие молодые люди из числа российских мигрантов соглашались заключить контракт и вступить во французский Иностранный легион. «Лояльное отношение царского правительства к подобной практике во многом обеспечивал русско-французский политический союз, провозглашенный на исходе XIX века».

Среди известных случаев, когда русские солдаты попадали на службу в это интернациональное армейское соединение, можно указать на пример знаменитого русского философа Николая Онуфриевича Лосского. Еще в дореволюционные времена он был в Алжире, даже некоторое время служил в Иностранном легионе.

Иностранный легион пользовался дурной славой. «В прежнее, довоенное время легион пополнялся почти исключительно преступниками и бродягами с малым процентом искателей приключений, банкротов и других неудачников», — писал один из бывших легионеров. Илья Эренбург, в период первой мировой войны проживавший во Франции и пытавшийся в 1914 г. вступить во французскую армию, писал в этой связи: «Иностранный легион до войны состоял из разноплеменных преступников, которые меняли свое имя и, отбыв военную службу, становились полноправными гражданами. Легионеров отправляли обычно в колонии усмирять мятежников. Понятно, какие нравы царили в легионе». Были в легионе и русские из числа политических эмигрантов, студенты, евреи, покинувшие черту оседлости, и другие. В качестве одного из источников, относительно присутствия россиян в Иностранном легионе, могут послужить документы, обнаруженные в дипломатических архивах Франции. При Российском посольстве в Париже до революции 1917 г. действовало Русское благотворительное общество, куда нередко обращались и наши соотечественники, особенно из числа новобранцев. Таковыми в легионе считались все проходящие первый пятилетний срок службы.

В апреле 1911 г. из города Сиди-Аббеса, где находилась главная база легиона в Северной Африке, поступило прошение в Благотворительное общество в Париже. В нем некий Михаил Смоленский писал: «Ввиду наступающего великого праздника Святой Пасхи прошу всепокорнейше обратить внимание на своего соотечественника и дать возможность хоть кое-как встретить сей праздник по-христиански. Так как я в настоящее время нахожусь в Легионе и получаю лишь 5 сантимов в день, которых не хватает даже на табак, то надеюсь, что благотворительное общество не оставит без внимания мою просьбу и отзовется».

В другом письме, посланном 1 августа 1911 г. из Жебду, от лица троих русских солдат легиона и подписанном по поручению товарищей Н. Бочковским, говорилось: «Маленькая горстка русских… взывает… и просит о следующем. Служа во французской армии, куда мы попали по собственной вине, ища счастья за границей, попали в такое положение, в котором при худшем положении на родине никогда бы не очутились.

Стоим буквально в пустыне, скука ужаснейшая, а главное, ничего не знаешь, что творится на родине, да и вообще нечего почитать.

Жалование наше состоит из одного су в день, на который не возможно приобрести и папироску, без которой приходится очень трудно, не говоря о других предметах, как мыло, вакса, иголки, нитки, — и тому подобных вещах, необходимых в солдатском обиходе.

Из России помочь никто не может, так как родители умерли и оставленная ими тысяча рублей оставлена во Франции, и финал — Иностранный легион.

Мы горько каемся в необдуманном поступке, но есть надежда, что, окончив свою службу здесь, вернемся в Россию и будем служить верой и правдой Государю и родине.

Теперь же умоляем, слезно умоляем… помогите нам на необходимое и благоволите прислать газет или журналов на русском или французском языках".

Из Таурирта, в декабре того же года Адриан Иванович Асеев, который подписался «Истинно русский человек», писал: «Находясь во французском Иностранном легионе и за неимением ни русских книг, ни русских, осмеливаюсь обратиться к Вам, если найдете возможным помочь мне, выслав какие бы ни было русские книги или денежную помощь для покупки этого». Послу Российского Императорского правительства в Париже, на должности которого в это время находился А.П. Извольский, русский проситель, состоявший в команде военных музыкантов М.Ф. Пастушков писал из Сиди-Бель-Аббеса с просьбой помочь в приобретении скрипки и самоучителя.

В декабре 1913 г. там же, на главной военной базе Легиона в Сахарской пустыне было написано следующее письмо: «Попав на военную службу в легион в Алжире, трудно мне приходится — еще потому, что мало знаю язык. Скажу вкратце: нуждаюсь в словаре Французско-русском и Русско-французском. Умоляю доставить мне таковые — буду до гроба благодарен». И подпись: «Кайданский… Запасной солдат Русской армии».

Еще один человек, в январе 1914 г. комиссованный из Легиона по причине слабого здоровья, просил о помощи, «потому что теперь очень зимняя пора, — а в летнем костюме, какой дают в Африке, на проезд в Россию есть невозможный».

Так же в 1914 г. один из русских просил продолжить прерванную высылку ему в Сиди-Бель-Аббес газеты «Парижский вестник» и далее: «Остается мне служить еще 20 месяцев; владея разговорными французским и немецким, желал бы изучить также и теорию этих языков, но не имея учебников, имею смелость просить выслать мне…».

Русский военный атташе при посольстве России в Париже граф А.А. Игнатьев в своей книге «Пятьдесят лет в строю», сообщает о том, что после начала первой мировой войны, когда во Франции была объявлена мобилизация, военнообязанные российские граждане оказавшиеся в этой стане, должны были оформить свое отношение к военной службе. В противном случае по закону им угрожал арест и содержание в концентрационном лагере. Однако по тем же французским законам, иностранцы не могли служить в регулярной французской армии. Возле дипломатического представительства России собралась огромная толпа. Полковник Игнатьев вынужден был выйти к людям. Вот, как он далее описывает происходившее: «Особенно выделялся своим громким голосом и громадным ростом молодой брюнет, заявлявший о своем желании быть отправленным немедленно на фронт. Я не помню его фамилии, но не забыл его трагической судьбы. Будучи зачислен, как и большинство русских, в Иностранный легион, он после первых недель войны стал во главе соотечественников, возмутившихся против бесчеловечного к ним отношения со стороны французских унтер-офицеров, привыкших иметь дело только с теми подонками общества, которыми в мирное время комплектовался Иностранный легион… Возмущение русских легионеров, людей преимущественно интеллигентных, царившими в легионе порядками… вылилось в кровавый бунт против командования… Расправа была жестокая: полевой суд приговорил бунтовщиков к расстрелу».

Русские кадровые офицеры на службе в легионе

Активное проникновение русских в Иностранный легион происходит в результате эвакуации частей белой армии под командованием бар. П.Н. Врангеля. Вербовкой эмигрантов, покинувших пределы нашей страны, французы занялись с первых же дней эвакуации. В ноябре 1920 г. ген. Петр Врангель со своей армией пересек Черное море и прибыл в Турцию. О тяжелой ситуации в Стамбуле вспоминали участники тех событий, — весной «внезапно появились всевозможные политические агитаторы — платные агенты, которые были готовы обещать все, что от них хотели услышать… Эту ситуацию использовали… и агенты-вербовщики Иностранного легиона… собравшие немалый урожай». Как видим, первые записи в Иностранный легион были уже в турецких портах. Очевидец тех дней оставил свидетельство: «Ранее других в историю русского зарубежного воинства вошел французский Иностранный легион. Не успела русская эскадра с войсками ген. П.Н. Врангеля войти в Константинополь и стать на якорь в бухте Мод, на кораблях появились вербовщики в легион. С этого времени тысячи русских офицеров, солдат и казаков провели долгие годы военной страды под знаменами пяти полков легиона. На их долю выпала вся тяжесть борьбы с рифанцами и берберами в Северной Африке…». Русским военным, оказавшимся в тяжелом материальном и моральном положении, предлагалось продолжить службу, с тем, чтобы не остался не востребованным их армейский опыт. Известно, что многие русские даже поступали на службу к Кемалю Паше Ататюрку, боровшемуся за независимую Турцию, об этом писалось в газетах.

Союзники, контролировавшие Константинополь, боялись массовой концентрации русских частей в самой Турции, поэтому большая часть белых эмигрантов была разбросана на греческих островах. Именно здесь вербовщики Легиона проявляли настойчивость. Большинство русских беженцев приняли такие страны, как Болгария и Сербия, однако еще долгое время эмигрантам приходилось ждать решения своей участи в лагерях, где царили мрачные настроения. Например, один только остров Лемнос дал немалую жатву. Из расквартированного там Донского корпуса поступило на французскую службу более 1 000 человек. Правда, впоследствии казаки не пользовались успехом в Легионе и в большинстве уезжали во Францию.

О службе в Легионе пишет современный автор: «Возможность начать новую жизнь гораздо сильнее, чем связанные с ней приключения, привлекает в Легион неудачников… Поскольку легион называется Иностранным, французским гражданам запрещается вступать в него… Кроме того, новобранцы узнают, что они уже больше не поляки, австралийцы, немцы или японцы, а граждане страны по имени Иностранный легион, с ее бескомпромиссным кодексом чести, который, в частности, гласит: «Каждый легионер независимо от национальности, расовой или религиозной принадлежности — твой брат по оружию».

Неизвестность, печальные думы о будущем покинутого отечества, личная неустроенность, — все это угнетало русского человека. В беженских лагерях русские офицеры и солдаты подчас доходили до отчаяния. Для того чтобы только вырваться из лагеря, многие соглашались на вступление в Легион. Но не только эти доводы следует признать решающими. Для того чтобы до конца понять, что творилось в душе эмигрантов, почему они решались на столь серьезный шаг, позволю привести слова одного из писателей, чье творчество раскрылось именно в условиях диаспоры. Е. Тарусский тонко подмечал особенности национальной психологии и был знатоком глубин русской души. В 30-е годы XX века он писал: «Голода и холода русский офицер не боялся. Но зато он боялся нищеты и „дна“. Голод и холод в рядах полка, в траншеях и походах его не страшили, голод и холод на дне, среди человеческих подонков его ужасали». С одной стороны, Легион давал возможность устроить свою жизнь, агенты не задавали вопросов о прошлом и не интересовались личной жизнью, но это еще не все. Русских офицеров привлекала такая стороны службы в Легионе, как возможность очутиться в особом психологическом климате. Внутренний уклад, воинский дух, который сложился среди «солдат удачи», был близок и понятен русским воинским традициям, когда взаимоотношения между офицерами и солдатами преодолевают казенный формализм и воины действительно составляют единую семью. В Легионе «авторитет офицеров базировался не на происхождении, а на реальном боевом опыте. Офицеры делили со своими подчиненными все тяготы полевой жизни, отчего в Легионе возникал особый дух боевого братства, столь близкий русскому офицерству».

Тем не менее, ради объективности картины, следует привести свидетельства самих легионеров, для того, чтобы до конца понять те условия и ту среду, в которой оказывались наши соотечественники. Один из них, капитан Архипов писал: «Отношение настолько хамское, что едва хватает сил удержаться. Кормят настолько скверно, что даже вспоминаю Галлиполи. В последних боях погибло очень много русских». В дневниковых записях русского историка П.Е. Ковалевского, содержится замечание о том, что он в декабре 1921 г. получил письмо от бывшего знакомого, «Он теперь в Марокко в легионе. Добровольные каторжные работы на пять лет. Плохо кормят, живут в бараках, обращение, как со скотом, климат ужасный, никаких сношений с внешним миром, умоляет прислать словарь и газеты».

Тот факт, что большое количество русских военных оказалось на службе в Легионе, отразился на моральном климате, на самом духовном облике, на той атмосфере, которая царила в подразделениях. «Места авантюристов и жизненных неудачников заняли настоящие воины, искавшие только чести, хотя бы и под чужим знаменем». Эти люди, можно смело сказать, сделали честь Легиону. Они стали его наиболее «дисциплинированной и боеспособной и наиболее ценимой частью». «Значительная часть легионеров оставалась в легионе до 10−15 лет, хотя служба в нем длилась 5 лет. Легион становился их домом, в нем была их жизнь».

Интересное свидетельство оставил один из офицеров. В России этот человек был подполковником. Франция сделала его капралом. Итак, слившись с основной массой своих сослуживцев, переплавившись в пламени сражений, став частью Легиона, он писал: «Можно смело сказать, что как боевой материал иностранные полки — самые лучшие во французской армии. И Алжир и Марокко завоеваны, главным образом, руками иностранцев… Рассказывая о боях, в которых они участвовали, легионеры неимоверно хвастают и врут. Но гордиться своей частью, как лучшей единицей французской армии, они в полном праве». Определенная доля этой воинской гордости, без сомнения, принадлежит русской плоти и крови, а главное — духу.

Один из бывших русских легионеров, подводя итог своей службе, писал о тех нескольких тысячах человек поступивших во французский Иностранный легион, о том, что они стали его наиболее «дисциплинированной и боеспособной и наиболее ценимой частью… На долю русских легионеров выпала тяжесть борьбы с рифянами, кабилами, туарегами, друзами и другими восставшими племенами в период 1925—1927 гг. В раскаленных песках Марокко, на каменистых кряжах Сирии и Ливана, в душных ущельях Индокитая, — всюду рассеяны» русские кости.

Новобранцы Легиона начинали новую для себя жизнь в учебных лагерях в жгучей, песчаной пустыне. Сохранились описания этой местности. На страницах русской эмигрантской прессы соотечественники делились впечатлениями: «Первый этап в „карьере“ каждого легионера — Сиди-Бель-Аббес, город на северо-западе Алжира. Это главный учебно-тренировочный пункт Легиона, или, по выражению самих легионеров, „врата ада“. Отсюда только два пути: смерть от малярии, дизентерии и других заболеваний, которые косят легионеров в Сиди-Бель-Аббесе, а для оставшихся в живых — в случае неповиновения — тюрьма в Коломб-Бешаре, в центре Сахары, оттуда ни один человек не выходит живым».

В 1921 г. в алжирский городок Сиди-Бель-Аббес попал русский подполковник артиллерист Э. Гиацинтов. В Легионе он дослужился до капрала. О впечатлениях, вынесенных за годы службы, этот человек, позднее писал в книге мемуарного характера. «Тут говорили, по-моему, на всех языках, существующих в мире», но при этом он отмечал, что «русских в Бель-Аббесе было всегда очень много… кадр учебной команды, т. е. сержанты-инструктора были почти все русские». «Между собой старые легионеры говорят всегда по-французски, вернее сказать, на особом солдатском жаргоне. Это считается высшим шиком».

По официальным источникам, можно установить следующие статистические данные. В 20-х годах XX века в составе Иностранного легиона насчитывалось до 8 000 русских, из них проходили службу в Алжире около 3 200 человек.

Нелегкой была служба в Легионе. Подчас попавшие туда опытные, бравые русские военные, имевшие за плечами долгий срок службы, участие в сражениях, отмеченные боевыми наградами и т. д., оказывались в совершенно новых условиях. «Старые, заслуженные полковники, прошедшие всю великую войну, участники многих сражений должны были подчиняться, как рядовые, молодым иностранным поручикам, и благодарить Бога и страну, давшую им приют и службу… жизнь такова, как ее создают себе сами люди».

Позволю здесь также поместить некоторые сведения, которые удалось установить и о других соотечественниках, служивших в Легионе. Бывший в 30-х годах прошлого столетия в Марокко, русский легионер С. Андоленко, сообщает о погибшем в бою на Тазиуате в 1932 г. поручике второго пехотного полка Александровом-Дольском: «5-го сентября французские войска перешли в наступление. Уже в этот день, будучи в тяжелом бою Александров-Дольский выказал чудеса храбрости. «Мы все поражались, — говорят его товарищи, — тому спокойствию, с которым он вел себя; пули свистели и впивались в землю вокруг него, валились люди, а он шел большими шагами вперед, с каким-то неземным хладнокровием, как будто не видя того ада, который творится вокруг него». Командир подразделения писал: «Я вижу еще поручика Александрова с револьвером в руке, увлекающего своих людей. После жестокой рукопашной схватки, легионеры овладели позицией и, оставшиеся в живых марокканцы уже спасались бегством, как вдруг один из них обернулся и выстрелил в упор в Александрова-Дольского. Сраженный пулей в сонную артерию Александров был убит наповал. В надгробной речи командир полка так отозвался об убитом: «Мы горды Вами. Вы заплатили Вашей жизнью за доблестное и героическое поведение, которое делает честь не только Легиону, но всей Армии. Вы прибавили новую страницу славы к истории полка и память, о Вашем славном поведении будет священна и, послужит примером будущим поколениям».

В 50-е годы прошлого века на Западе вышла книга одного из легионеров. Этот человек пишет о своих товарищах, о воинском подразделении, «в котором было особенно много немцев и русских, нашедших здесь себе пристанище в результате происшедших у них на родине переворотов… Сразу сблизился он с лейтенантом Шалидзе, кавказцем, немного грустным, но прямым и хорошим товарищем. Денщиком ему дали черкеса Епандиева, заботливого и старательного солдата».

В знаменитом французском Военном музее во дворце Инвалидов в Париже есть специальный русский отдел, где хранится память о доблестных сынах России, сумевших и за рубежом стяжать славу своей родине.

Легион в Северной Африке

В рассматриваемый период времени, когда произошел массовый исход из России военной контрреволюции, Франция активно проникала в государства Магриба. Алжир стал колонией в 1830 г., Тунис подпал под отношения протектората с 1881 г., Марокко с 1912 г.

Подобно тому, как европейцы сгоняли индейские племена в США, также французские колонисты покоряли арабов и берберов. Внутренняя структура североафриканских стран отвечала исторически сложившимся факторам, связанным с особенностями восточно-мусульманской цивилизации. «В Марокко отсутствовали отношения крепостной зависимости… структура власти в стране была недостаточно четкой и устойчивой… отсутствовали крупные частные владения, поскольку… земля юридически считалась собственностью султана, но под свободным контролем племен. Наконец, становлению традиционного феодализма препятствовала племенная солидарность, которая имела важное значение в общественной жизни страны». Напротив, капиталистические отношения, по которым развивалась экономическая, политическая и социальная жизнь Франции, приводили к активной колониальной экспансии. В первую очередь это отразилось на африканских территориях. Лучшие плодородные земли отдавались переселенцам из метрополии. Наряду с преследованием политических и экономических интересов, европейцы осуществляли идеологическое вмешательство. Французские миссионеры пытались христианизировать местных жителей.

Вслед за захватом территорий, европейцы начали проводить геологическую разведку в Атласских горах и в пустыне Сахара, с целью последующей разработки источников полезных ископаемых. Французские источники тех лет сообщают об использовании Легиона в деле умиротворения восставших племен Северной Африки и необходимости защиты мирных поселенцев, занимающихся земледелием от диких кочевников. Один из военных писал о Легионе: «По своим легендарным качествам — спокойствие, храбрость, преданность — он остается лучшим воинским подразделением, каким только можно располагать. Его батальоны замечательны и в атаке, и в обороне, они вызывают восхищение тех, кто видел их в бою. Более того, в деятельности, предшествующей и сопровождающей наступательные операции, Иностранный легион успешно справляется с различными другими заданиями, благодаря наличию в его составе рабочих разных профессий».

В 1920 г. в Марокко было создано общество «Оффис ширифьенн де фосфат» с целью разработки месторождений в зоне Курибги. Это центральная часть страны, традиционно населенная одним из берберских племен. Как пишет исследователь, «к моменту окончания первой мировой войны во французской зоне Марокко оставались непокоренными почти все горные и пустынные районы страны». На основании данных, связанных с историей экономического развития, можно восстановить ход войны, которую вели подразделения французского Иностранного легиона против местного населения в Северной Африке. Изложенные факты, упоминания о населенных пунктах и географических названиях, так или иначе, находят подтверждение в письмах, воспоминаниях и других официальных сведениях, с которыми приходится встречаться, изучая сведения, оставшиеся от русских легионеров, прошедших через марокканский период службы.

Итак, в 1923 г. происходят активные боевые действия в районе города Тазы, расположенного в северо-восточной части Среднего Атласа в малодоступной горной местности. Затем легион продвигается далее, в район Тадлы и юго-западную часть Среднего Атласа. Следующий этап — юг и горные массивы Высокого Атласа и Анти-Атласа. К 1924 г. военные действия переносятся в долину реки Уэрги. Как отмечает историк, на летний период этого же года (июнь-август 1924 г.) приходятся наиболее ожесточенные военные действия с племенами. Французские газеты тех лет писали о войне в горах Рифа на севере. Общественный резонанс, вызванный войной в Марокко, приобретал мировые масштабы. Ожесточенное сопротивление племен, нежелание подчиняться колонизаторам, а значит тяжелое положением Иностранного легиона, вынужденного проводить свои операции в неимоверно трудных условиях, становилось темой для обсуждения не только в прессе. Например, советский военачальник М.В. Фрунзе внимательно изучал особенности военных операций и писал о преимуществах партизанской тактики рифских племен. Безрезультатные ожесточенные бои в горах продолжались до весны 1925 г.

В апреле французское командование принимает решение усилить свои батальоны. В войну вступают свежие силы, из Алжира на Марокканский фронт были переброшены дополнительные части Иностранного легиона. Однако желаемых результатов это не принесло. Скупое газетное сообщение, опубликованное в центральном французском издании, достаточно красноречиво говорит о ситуации: «Каждая группа карликовых пальм, каждый утес скрывают за собой стрелка». Потребовался еще целый год, чтобы закрепить основные стратегические позиции в регионе. О переброске дополнительных войск в 1926 г. сообщало телеграфное агентство из Рабата: «Подкрепления из Алжира производят высадку и направляются к местам своего будущего расположения». Вполне справедливо звучат слова одного из участников тех боев о том, что «марокканцы не имеют фронта ни в длину, ни в глубину».

Работая со старыми эмигрантскими изданиями, которые выходили в русской интеллектуальной среде в первые годы рассеяния, по немногим скудным сведениям, удается отчасти восстанавливать атмосферу военных будней. В 1926 г. один из легионеров писал из Марокко: «Я живу в центре политическо-экономической и религиозной жизни вновь завоеванного племени, которое занимает часть Большого Атласа… Мавры, временно подчинившись два года назад, не оставляют мысли сбросить с себя власть чужеземцев. Привыкшие к независимости, они презирают наши законы и порядки. Набеги на нас почти не прекращаются… Кормят хорошо. Но однообразная, полная невидимой опасности (пули из-за куста, из-за угла, из-за песчаного бугра) жизнь создает необходимость искусственных возбуждений. Книг нет. Газеты редки. И все-таки для такой службы — а русскому выбирать не из чего — нужно особое счастье».

Покорение племен продолжалось вплоть до 1934 г., одновременно с этим в крупных городах Марокко постепенно сосредотачивалось значительное количество французского населения: рабочих, мелких служащих, чиновников правительственных учреждений, появлялась мелкая и средняя буржуазия, интеллигенция. Однако, задачи Легиона по обеспечению мирного развития страны под Французским протекторатом не ослабевали. Об этом можно судить, изучая факты биографии русских легионеров, продолжавших свою службу на Севере Африки.

В последующие времена встречаются единичные случаи службы русских людей во французской армии в Африке. В частности в середине 50-х годов Александр Терентьев (1931−1998гг.) будущий священник (служил на русских приходах Франции и Италии), «отбывал он воинскую повинность в Марокко и участвовал в военных действиях против повстанцев».

Связь Легионеров с церковью и русской общиной в Марокко

В Северной Африке на французских территориях создавались очаги русской жизни. Эмигранты, пришедшие в Бизерту с Черноморским флотом и прибывшие в результате единичных переездов из европейских стран, формировали русские общины в различных городах Алжира, Марокко и Туниса. Соотечественники, продолжавшие военную карьеру в Иностранном легионе, становились в определенной степени частью русского присутствия в регионе, о чем сохранились свидетельства тех дней. Например, первый русский священник, приехавший в Марокко в 1927 г., писал об этом. В приходском архиве Воскресенской церкви города Рабата сохранилась записка, составленная отцом Варсонофием /Толстухиным/. В ней, в частности говорится, о том, что «… отбывшие срок в иностранном легионе и в его рядах участвовавшие в войнах по замирению Марокко…» русские солдаты и офицеры были первыми членами русской общины в этой стране.

Эти же сведения подтверждает в своих мемуарах митр. Евлогий /Георгиевский/: «Приход в Марокко возник в 1925 г. под влиянием потребности в церковной жизни русских, рассеянных в Африке. Потребность эта была особенно настоятельна среди служащих в „Иностранном легионе“. Туда принимали людей без паспортов: всякий годный для военной службы, независимо от национальности, зачисляется в легион под номером и попадает в ту массу, которая, хорошо обученная и скованная железной дисциплиной, образует грозную боевую силу, известную под названием „Иностранный легион“. Тяжелая служба! Всегда на передовых позициях, в кровавых стычках с арабами, в томительных переходах по знойной пустыне… Среди духовенства моей епархии один отец Григорий Ломако был священником в „Иностранном легионе“, но не в Африке, а в Месопотамии. Французское правительство не могло долго отпускать кредиты на содержание православного священника, и отец Ломако там не удержался. Я начал переписку с военным министром, ходатайствуя о разрешении прислать священника в Марокко, ссылался на пример священнослужителей других религий, которые это разрешение получили, — ничего из моего ходатайства не вышло. А между тем из Африки доносились вопли: русские дичают! Русские люди пропадают! Пришлите священника!». В приходском архиве русской церкви в Рабате сохранился интересный документ, подтверждающий усилия, которые прилагало православное руководство для организации капелланской службы в Иностранном легионе среди своих соотечественников. Так, в письме на бланке Епархиального управления православных русских церквей в Европе, за подписью архимандрита Никона, со ссылкой на сведения, полученные от настоятеля Воскресенского прихода в Рабате отца Варсонофия, сообщалось, — что «французская власть принципиально согласна назначить военного священника для православных на всю Северную Африку. Священник должен быть французским гражданином. Оклад будет 3 000 франков в месяц, с пребыванием в Сиди-Бель-Аббесе».

Занимаясь изучением источников, относящихся к теме, связанной с русским присутствием в Марокко, автору этих строк пришлось немало поработать с документами церковного архива Воскресенской церкви в Рабате. Там среди писем, поступавших на имя настоятеля, имеется одно свидетельство, которое иллюстрирует отношение одного из русских корреспондентов к Иностранному легиону. Только самое тяжелое состояние могло подтолкнуть на согласие служить в этом воинском формировании. Один молодой человек, 32-х лет от роду, в прошлом офицер-артиллерист, уже в эмиграции окончивший Софийский университет в Болгарии по экономическому отделению, но отчаявшийся от тщетных, многолетних попыток найти подходящую работу, писал в Марокко, архимандриту Варсонофию с просьбой помочь в работоустройстве и решении жизненных проблем: «Теперь стало невыносимо тяжело доставать и эту работу, а на постоянные места русских берут в виде исключения… Обидно идти в Иностранный легион, куда идут неудачники и вообще — лишние люди. Покуда лишним себя не считаю».

Когда русские в Марокко построили свою церковь и на освящение этого храма зимой 1932 г., приехал митр. Евлогий из Парижа, он имел возможность встретиться с единоверными соотечественниками, связавшими свою жизнь с военной службой в Иностранном легионе: «Храм, созданный общими усилиями марокканской эмиграции, сделался в те дни центром всей русской жизни. Легионеры выпросили разрешение у начальства, и пришли на торжество со своей музыкальной командой. Я имел возможность побеседовать с ними и узнать подробности их жизни.

Легионерам живется трудно. Кормят их неплохо, зато томиться жаждой приходится часто и мучительно. Она бывает столь невыносима, что солдаты убивают лошадей и пьют их кровь. Выручает радио, посредством которого сообщают требование о немедленной доставке воды; прилетает аэроплан и сбрасывает куски льда. Случается, что лед попадает не легионерам, а падает в стан врагов. Был случай, когда офицер такого «мимо» не выдержал и застрелился. Для перехода в 25 — 30 верст полагается брать с собой две фляжки воды: одну для — себя, другую — для котла. Боже упаси прикоснуться к этой «общественной» фляжке — изобьют до полусмерти. На привале разводят огонь и выливают принесенную для общественного пользования воду в котел. Наступает долгожданный час еды и отдыха. Не тут-то было! Вдруг, как дьяволы, налетают арабы… Приходится от них отбиваться. Стычка длится 10 — 15 минут, но все пропало: котел опрокинут… Измученные люди сидят голодные, слышится отборная ругань на всех языках. Офицер командует: «По стакану рому!» Сразу настроение меняется — веселье, хохот, песни… А тут же и смерть поджидает: вокруг бивуака выставляются дозоры, человек пять-шесть, с младшим офицером; арабы в своих белых бурнусах подползают неприметно, как змеи, и, случается, кривыми ножами вырезают всех дозорных…

Среди легионеров встречаются два типа людей. Одних трудная жизнь закаляет, делает несокрушимо выносливыми, сильными, до жестокости, людьми; других она губит, они спиваются, раздавленные тяжестью службы и существования. В числе легионеров этой категории мне довелось встретить в тот приезд житомирского певчего, который когда-то певал мне: «Ис полла эти деспота"*. Теперь это был спившийся человек. Я был свидетелем, как он набросился на откупоренную бутылку белого вина, которую приметил на окне у отца Варсонофия. Отцу Варсонофию приходилось воевать с москитами, и он травил их каким-то снадобьем из пульверизатора; множество москитов попадало в бутылку и испортило вино: пить его было невозможно. Певчий набросился на бутылку. „Можно? Можно выпить?..“ — и вмиг, прикрыв горлышко платком, осушил ее до дна».

Русские легионеры сохраняли связь с православным храмом в Рабате. В церковной статистике есть сведения: под 1936 г. зафиксирована смерть легионера Павла Дерфановского, над которым совершен обряд отпевания. Другое свидетельство говорит: «В бытность генерала Пешкова в Иностранном легионе в Марокко были поставлены кресты на могилах русских легионеров: Аркадьева, Коненко и Федорова».

Некоторые легионеры, из числа русских отслужив положенный срок и выйдя в отставку, оставались в Марокко, обзаводились семьями, вливались в жизнь русской общины. Другие — уезжали в Европу или продолжали искать обманчивое счастье где-то еще.

По возможности легионеры старались участвовать в культурной жизни русской общины. В архиве Воскресенской церкви Рабата сохранилась «Программа музыкального вечера и бала», в которой говорится о том, что управлял игрой оркестра на этом празднике капитан шеф-оркестра и дирижер из числа легионеров. Упоминавшийся выше русский офицер Э. Гиацинтов, с определенной гордостью отмечал высокий уровень участия соотечественников в музыкальном и вообще культурном отношении: «Каждый четверг на городской площади играл симфонический оркестр Легиона. Говорят, он занимал второе место между всеми оркестрами Франции. В этом оркестре было очень много наших, русских. Вообще попасть в музыкальную команду всегда очень много желающих, так как им живется гораздо лучше, чем всем остальным. Благодаря этому у капельмейстера большой выбор, и набирает он только действительно ценных музыкантов».

В среде русской диаспоры в Северной Африке велась достаточно интенсивная культурная и интеллектуальная жизнь. Легионеры по мере возможности становились участниками этих событий. Известная русская художница Зинаида Серебрякова оставила заметный марокканский след в своем творчестве, она дважды посещала Северную Африку. В 1928 г. работала в древней столице Мараккеше, а в 1932 г. была в городе Фесе. В это же время офицером Иностранного легиона служил в Марокко Зиновий Пешков. Речь об этом человеке пойдет ниже. Здесь же позволю отметить только то, что, по мнению биографа этого знаменитого россиянина, всю жизнь посвятившего служению Франции, ген. З. Пешков в период службы в Иностранном легионе был близко знаком со знаменитой художницей. В частности, «предполагать знакомство Пешкова с Серебряковой есть все основания: уж очень часто пересекались их пути… Она изъездила всю Северную Африку, где служил Пешков», — пишет М. Пархомовский.

1.2.2

Зиновий Пешков (Свердлов)

Несмотря на все трудности и беды, русский человек, в силу своего национального характера и природных качеств, и в Иностранном легионе добивался успехов, и нам есть, чем гордиться за соотечественников. В эмигрантской литературе сохранились свидетельства о том, что многие русские, служившие в Иностранном легионе в Северной Африке, достигли достаточных успехов по службе. Пятеро из них дослужились до высших чинов, среди них З. Пешков, Нольде, Фавицкий, Румянцев Н. и Андоленко. Об одном из них, а именно генерале Зиновии Пешкове, следует сказать особо.

Имя этого человека высечено на одной надгробной плите с княгиней В. Оболенской. Зиновий — старший брат Якова Свердлова нем: «…сей маленький и сурово правдивый человек, — за что повсюду ненавидим…». Зиновий родился в еврейской семье. Отец работал сапожником в Нижнем Новгороде, куда семья переехала из Белоруссии. По законам Российской империи лица иудейского вероисповедания были ограничены в правах. Поэтому многие из них принимали православие, в частности наш герой решается на перемену веры для того, чтобы иметь возможность получить высшее образование. По российским законам, а Церковь тогда была учреждением государственным, для того, чтобы стать православным, а значит не иметь ущемления в правах, при совершении Таинства крещения требовалось наличие двух восприемников-свидетелей (мужчины и женщины). Таким человеком, или по распространенной народной традиции, крестным отцом и стал для Зиновия Алексей Максимович Пешков, под псевдонимом «Горький».

Французский справочник «Кто есть кто» сообщает о Пешкове следующие сведения: родился он в 1884 г. в г. Нижнем Новгороде. Перед первой мировой войной вынужден был эмигрировать из России, добровольцем вступил во французскую армию в 1914 г. Участвовал в миссиях: в США — 1917 г., Китай, Япония, Манчжурия и Сибирь — 1918−1920гг., Кавказ — 1920 г. Участник войны в Марокко, офицер Иностранного легиона — 1921−1926гг., командир Иностранного легиона в Марокко — 1937−1940гг., присоединился к «Свободной Франции» — 1941 г. Представитель «Свободной Франции» в ЮАР, в ранге министра — 1941−1942гг. Глава Миссий в Британской Африке — 1943 г. Французский посол в Китае — 1943−1945гг. и Японии — 1945−1949гг. Награды: Большой Крест Почетного Легиона; Военная медаль; Военный Крест.

Большой французский энциклопедический словарь «Larousse» содержит следующие сведения: «Pechkoff (Zinovi), general fransais d’origine russe» («Пешков (Зиновий), французский генерал русского происхождения» (с фр.)). Поступил в Иностранный легион в 1914 г., в Марокко с 1922 по 1925гг., далее в Африке опять с де Голлем в 1941 г.

Из богатой и интересной биографии нашего соотечественника, собственно, в рамках настоящей статьи, остановимся на марокканском периоде его жизни. Биограф генерала пишет в этой связи следующее: «Зиновий Пешков служил в легионе достаточно долго — в 1921—1926, в 1933 и в 1937—1940 гг. Он был человеком твердых убеждений, и вряд ли оставался в Легионе столько лет, если бы это противоречило его совести».

В архивных документах А.М. Горького сохранились некоторые сведения, говорящие о продолжении связей писателя со своим крестником, в частности некоторые письма содержат информацию, позволяющую осветить марокканский период жизни З. Пешкова. Один из зарубежных корреспондентов писал в августе 1922 г. А.М. Горькому: «Что касается Зиновия, то он находится сейчас в Марокко и организует культурно-просветительскую работу среди подчиненных ему чинов…». Из другого письма узнаем: «Он уже в Марокко, комендантом крепостного округа на Среднем Атласе (Казбах-Тадла)». Среди бумаг в архиве знаменитого пролетарского писателя сохранилось письмо, которое он получил от своего крестника. В нем, в частности, молодой офицер Иностранного легиона Пешков дал описание своих сослуживцев: «В моей роте около сорока человек русских… У меня, между прочим, замечательный русский хор… Есть и солисты. Два у меня тут солдата никак не могут вклеиться в эту обстановку, один бар. Т., нежный блондин, мягкотелый, никак даже до капральского чина достукаться не может, поет цыганские песни, а другой длинный и худой молодой господин в очках, сын помещика Орловской губернии, поет песенки Вертинского: „твои пальцы пахнут ладаном“, ты видишь эту картину… в горах Среднего Атласа, одетый в шинель легионера, закрыв глаза и раскачиваясь, кто-то с надрывом поет о пальцах, пахнущих ладаном…».

Среди записей Зиновия сохранились еще следующие сведения о русских воинах: «Они просты, они скромны, солдаты Иностранного легиона. Они не требуют вознаграждения за свою службу. Они не ищут славы. Но их энтузиазм, их усилия, вызывающие восхищение, их сердца, которые они вкладывают в свое дело, не могут остаться незамеченными теми, кто их видел в деле. Легионеры не помышляют о героическом принесении себя в жертву. Они не считают себя мучениками. Они идут вперед, и если они умирают, то умирают с умиротворением.

Могилы этих неизвестных героев затеряны в пустыне или в горах. Их имена на деревянных крестах стирает солнце и уносит ветер. Никто не узнает, какими были люди, покоящиеся там, и никто не склонится над их могилами…". Далее, он писал об одном русском полковнике, волей судьбы оказавшемся в Легионе: «Во время исключительно тяжелого зимнего отступления 1923 г. я потерял выдающегося сержанта Козлова, в прошлом полковника русской армии, одного из наиболее храбрых воинов нашего отряда, человека, который с исключительным стоицизмом переносил тяжелую жизнь сержанта Иностранного легиона. Старший лейтенант отряда характеризовал его мне: «Лучший из нашего отряда. Выдающийся инструктор. Свободно говорит по-французски, исключительно корректен, все относятся к нему с большим уважением. Русские отряда называют его «полковником». В тот же вечер я пригласил его в кабинет и спросил его, действительно ли он был офицером русской армии. «Да, — заявил он, — я прослужил в последней 25 лет». Из дальнейшего выяснилось, что Козлов был несколько раз ранен во время войны 1914−1918гг. и контужен в голову, результатом чего явились частые кровоизлияния в мозг. Поэтому он предпочитает не брать никаких повышений по службе, дабы не нести ответственности. Это был человек самый спокойный в отряде. Командуя, он никогда не повышал голоса, но самый тон его был настолько убедительным, что все следовали за ним безоговорочно. Все сержанты очень его уважали. Во время последнего для него боя он был ранен несколько раз, но не оставил строя. Последнее ранение в голову было смертельным». Таковы страницы русской зарубежной истории.

Постараемся далее восстановить факты по редким сохранившимся от того времени свидетельствам. В 1924 г., после двухлетней марокканской компании легионеры провели некоторое время на отдыхе в относительно спокойной восточной части Алжира. «Зиновий в Африке, в Нумидии, командует ротой. Прислал оттуда интересные открытки. Неуемный парень» — сообщают нам строки из частного письма. В апреле этого же года, судя по письму, отправленному из Эль-Крейдера к А.М. Горькому, узнаем о том, что Пешков принимает участие в сражениях. Легион ведет в это время активные военные действия. Проходит чуть больше месяца, и из ответного сообщения узнаем: «3 июня 1925 г. Дорогой мой. Ты снова воюешь? Когда я думаю об этой войне, я беспокоюсь о тебе…» — писал Алексей Максимович в Марокко. Тогда же в 1925 г. А.М. Горький пишет одному из адресатов: «…Зиновий ранен в ногу, лежит в госпитале в Рабате». Позже сам Зиновий Пешков следующим образом будет описывать свою жизнь того периода: «Летом 1925 г. я находился в военном госпитале в Рабате, где ждал заживления раны на левой ноге, полученной в боях с рифами. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать и восстановить в памяти годы службы в Марокко, в Иностранном легионе. Я почувствовал себя обязанным людям, судьбу которых разделял в течение нескольких лет и ряды которых только что покинул. Мне следует воздать должное неизвестному величию этих людей, по случаю ставших солдатами, этим кочующим труженикам, которые под солнцем Африки выполняют множественные и трудные задачи. Они могли бы сказать о себе, как солдаты Рима: „Мы идем, и дороги следуют за нами“. В интервалах между боями, там, где едва намечались тропинки, они прокладывают дороги, которые открывают аборигенам их собственную страну. Всегда воины, но и по очереди саперы, землекопы, каменщики, плотники. Они — пионеры, работа и жертвы которых позволяют другим людям жить счастливо и мирно в этих отдаленных местах. Это под защитой постов, сооруженных ими, под защитой постов, неустанно бодрствующих, цивилизуется Марокко».

Вернемся к истории. В 1926 г. герой наш уже в чине капитана, к этому же времени он имеет несколько боевых орденов и медалей, о чем узнаем из переписки тех лет. «Крестника моего Зиновия Михайловича Свердлова, капитана французской армии, украшенного множеством орденов и лишенного одной руки по плечо», — упоминает А. М. Горький. Официальная информация также имеет интересное свидетельство: «Пешков (Зиновий), капитан 1-го полка Иностранного легиона, по представлению Военного Министерства и Совета ордена Почетного Легиона, за исключительные заслуги, блестящее исполнение обязанностей капитана, прекрасное воспитание солдат, замечательную энергию и хладнокровие, проявленные во всех сражениях, в которых он принял участие, начиная с 1 мая по 27 июня 1925 г., и в которых получил ранение под Баб Таза (Марокко) 27 июня, ведя в атаку свое подразделение, награждается Военным Крестом Т.О.Е. с пальмовой ветвью», — писал в 1926 г. «Le journal officiel».

Впечатления, наблюдения, переживания и личный опыт службы в Марокко Зиновий Пешков выразит в своей книге об Иностранном легионе, работу над которой он в этот период времени предпринимает. Вскоре в свет выходит первое издание. Появилось оно на английском языке в США под названием «Звуки горна. Жизнь в Иностранном легионе» в 1926 г.

Французское издание книги выходит годом позже с несколько иным названием: «Иностранный Легион в Марокко». В предисловии, написанном Моруа, говорится: «Все цивилизации имеют своих изгоев. Достоевский их называл униженными и оскорбленными. Например, русские, не принявшие большевиков, немцы, которые не могут переносить свою муштру, бельгийцы и швейцарцы, жертвы какой-нибудь личной драмы. Для всех этих людей дисциплина Иностранного легиона не оскорбительна. Автор — один из тех командиров, которые знают и умеют поднимать униженных и оскорбленных, приобщая их той задаче, которую Иностранный легион унаследовал от Римского легиона, — задаче служения цивилизации. Везде, где проходят легионеры, прокладываются дороги, возводятся дома. Здесь европейцы выполняют свою задачу обучения современной технике. Посетив Марокко с промежутком три года, я не узнал город, так он изменился к лучшему. По качеству строительства дорог, фабрик, зданий, по гигиене он превосходит Европу.

Иностранный легион — больше чем армия военных, это — институт. Из бесед с Зиновием Пешковым создается впечатление о почти религиозном характере этого института. Зиновий Пешков говорит о легионе с горящими глазами, он как бы апостол этой религии. Пешков рассказывает о солдатах в госпитале, которые, умирая, вскакивают, чтобы приветствовать своих офицеров".

Многие стороны жизни легионеров раскрываются в книге Пешкова. Там описываются чаепития в городе, пьянки, которые устраивали солдаты в дни получения жалования. Упоминается также христианское кладбище возле города Мараккеш в центральном регионе Марокко, где хоронили сослуживцев, в том числе и соотечественников — русских. Один итальянец-каменщик сделал для погибших кресты из местного горного мрамора. Священника тогда не было, хоронили сами. Из этой же книги узнаем о том, что капитан З. Пешков, будучи по казенным делам в Париже, сам на свои деньги покупает в 1923 г. горны и флейты для батальона. Интересная, несколько сентиментальная подробность, — у далекого форта Уайзет русский капитан посадил две пальмы. Пешков называл словом «босяки» своих несчастных сослуживцев-подчиненных. И как пишет биограф, «он знал всех „босяков“ своего батальона — от донского казака — своего ординарца, дважды в день собиравшего цветы, потому что они напоминали ему родные степи».

Книга З. Пешкова о легионерах в Марокко «Pechkoff Zinovi. La Legion Etrangere au Maroc. — Paris, 1927.» получила достаточную по тому времени популярность. Впоследствии, по мотивам этого произведения, в Голливуде был создан фильм по сценарию и с участием Пешкова, съемки которого проводились в Северной Африке.

В 1933 г. в Париже З. Пешков дал интервью газете «Paris midi», в котором на вопрос корреспондента выразил свое мнение и свою преданность делу, призвавшему его и ставшему частью его жизни: «О легионе распространяется много лжи и клеветы, но он остается тем же… Есть один французский Иностранный легион. К этому ничего нельзя добавить».

Позволим себе вновь вернуться к известному нам Зиновию Пешкову. Наш герой накануне второй Мировой войны продолжает службу в Северной Африке. Командование Иностранного легиона 11 августа 1938 г. принимает решение о продлении срока службы З. Пешкова в Марокко на 2 года — с 11 января 1939 г. Как известно, 3 сентября 1939 г. Франция объявляет войну фашистской Германии. Между этими странами начинаются боевые действия, затронувшие, в том числе, и территорию Северной Африки. Пешков участвует в боях Иностранного легиона против гитлеровцев на территории Марокко. Кстати, следует добавить, что здесь бои начались накануне объявления войны, а именно — 2 сентября и длились еще почти два месяца после капитуляции Франции, которая состоялась 22 июня 1940 г. Как утверждает биограф, «некоторые командиры Легиона, в их числе Пешков, отказываются признать позорное для Франции перемирие…». Пешков оформляет уход в отставку. Последняя запись в его послужном списке гласит: «20.8.1940 г. в связи с достижением возрастного предела для своего звания отправляется на постоянное место жительства». В некрологе, опубликованном после смерти генерала Пешкова, сообщается интересная деталь, позволяющая восстановить атмосферу тех дней и проясняющая обстоятельства принятого решения. «Вторая Мировая война застала его в Марокко, где он командовал батальоном Иностранного легиона. После поражения 1940 г. он отказался принять перемирие с фашистами и бежал ночью на пароходе, прибыв в Лондон одним из первых».

Испанский Иностранный легион

Еще с одним, заслуживающим внимание историческим событием связаны русские военные из числа, служивших в испанском Иностранном легионе. Это относится к известной войне в Испании 1936−1938гг. В июле 1936 г. в Испании реакционные силы не признали победу на выборах революционного народного фронта. Вспыхнул фашистский мятеж, который был поддержан Германией и Италией. Началась оккупация страны. СССР оказывал республиканцам негласную моральную и материальную поддержку. Тысячи русских людей в составе интернациональных бригад сражались в Испании. Одновременно с этим с другой стороны фронта также были русские по крови люди. Вновь братоубийство столкнуло соотечественников, разделенных уже многие годы идеологическими и политическими взглядами. «1 августа 1936 г. харбинская газета «Наш путь» опубликовала интервью испанского проф. Е. Афенисио под заголовком «Испанское восстание подняли русские эмигранты, чины Иностранного легиона в Марокко». Как известно, север Марокко находился под особым оккупационным режимом, в силу беспокойного характера местных племен. Контролировал ситуацию в этих местах Испанский Иностранный легион, «где русские составляют наибольший процент, как солдат, так и офицеров… первые события начались в Мелилье и Сеуте, гарнизонах…, где как раз стояли части, исключительно состоящие из русских эмигрантов… Поэтому я убежден, что восстание в Марокко, которое перекинулось сейчас и на континент, дело рук ваших соотечественников, которые первые предоставили в распоряжение восстания свою реальную силу в лице полков… иностранного легиона», — писал испанский профессор.

1.2.3 ЗА РОДИНУ

Бои против немецко-итальянских войск в Северной Африке

Как известно, Франция терпит поражение в войне с фашистским альянсом. Оккупация страны, создание марионеточного правительства Виши, все это было следствием перемирия, которое было заключено между Францией и гитлеровской Германией 22 июня 1940 г. и франко-итальянским договором от 24 июня 1940 г. Метрополия «…находилась в весьма трудном положении, хотя и продолжала сохранять контроль над своими колониальными владениями в Северной Африке (Тунис, Алжир, Марокко)». Однако, фашисты, добившись использования в своих целях экономических ресурсов, военно-стратегических баз и административного аппарата в регионе «начали вывозить из Марокко железную руду и молибден, из Алжира и Туниса — продовольствие».

В это же самое время, как в самой Франции, так и в колониях находятся патриотические силы, не желавшие смириться с поражением и готовые отдать себя на борьбу с врагом. Эти силы стали объединяться вокруг генерала Шарля де Голля. Легендарный генерал, бежав из Парижа, укрылся на Британских островах. По Лондонскому радио 19 июня 1940 г. было передано следующее воззвание де Голля: «От имени Франции я твердо заявляю следующее: абсолютным долгом всех французов, которые еще носят оружие, является продолжение сопротивления. Сдача оружия, оставление участка фронта, согласие на передачу какой-либо части французской земли под власть противника будут преступлением против родины. В данный момент я говорю, прежде всего, обращаясь к французской Северной Африке, не захваченной врагом… В Африке Клозеля, Бюжо, Лиоте, Ногеса прямой долг всех честных людей — отказаться выполнять условия противника». Одним из первых, кто откликнулся на призыв, был Зиновий Пешков. Он стал ближайшим соратников де Голля и уже в этом качестве возвращается в Северную Африку.

Англичане в первый раз использовали формирования генерала де Голля в Западной Африке, во время проведения Дакарской операции, которая началась 3 августа 1940 г. Однако сил оказалось недостаточно, так как в то время «Комитет Свободная Франция» располагал всего лишь двумя батальонами Иностранного легиона. Неудача была вызвана тем, что подготовку, которая велась в Лондоне, не смогли скрыть от шпионов. Активные боевые действия Иностранного легиона в борьбе с фашистами начинаются с проведения операций в средиземноморской части Африки. В своей речи, произнесенной в Алжире 14 июля 1943 г., генерал де Голль отмечал: «Когда же огонь войны перекинулся на землю нашей Северной Африки, то там оказалась французская армия, чтобы славно послужить авангардом союзников в Тунисе». Исследователь биографии З. Пешкова, на основании документов, пишет о том, что «…можно придти к выводу, что он сражался против войск Роммеля в Северной Африке где-то с февраля по май 1941 г.».

Что касается других русских из числа эмигрантов, оказавшихся на стороне союзников и воевавших против немецко-итальянских войск, то о них сохранилась запись одного из участников. Ветеран французского Сопротивления Н.В. Вырубов писал: «Эти воины своей доблестью, достойной службой и самоотверженностью заслужили вечную память…». Многие из участников войны похоронены на кладбищах Франции и в других местах, чьи-то могилы остаются, неизвестны. Добровольцев, изъявивших желание вступить в войска генерала де Голля, было незначительное количество. Это обстоятельство объясняет очевидец событий: «Так как само население страны в основном оставалось пассивным, эмигранты не чувствовали необходимости проявить себя. Кроме того, по соображениям личным и семейным эмигранты часто опасались что-либо предпринимать…Тем не менее, многие из них сочувствовали победам русских войск, гордились ими». После капитуляции Франции в 1940 г. и нападения Германии на СССР в 1941 г. отмечается вступление русских, из числа проживавших в диаспоре, в добровольцы. «Им хотелось участвовать в войне, сражаться за „свою вторую родину“, с которой они были связаны культурой… они не чувствовали себя связанными перемирием 1940 г., ими руководило желание внести свой вклад в достижение победы». Далее, эмигрантский автор продолжает: «После 1941 г. все изменилось: Родина подверглась нападению, само ее существование было под угрозой. Для тех, кто был воспитан в русском духе, жил в русской среде, главным мотивом участия в войне, безусловно, стала Россия. Они боролись за победу на стороне союзников». Также, очевидно, возымели свое действие слова легендарного руководителя движения «Сопротивления», услышанные русскими: «Свободная Франция вместе со страдающей Россией. Сражающаяся Франция вместе со сражающейся Россией. Повергнутая в отчаяние Франция вместе с Россией, сумевшей подняться из мрака бездны к солнцу величия».

12 ноября 1942 г. англо-американские войска высаживаются в Африке, через четыре дня занимают город Бонн в Алжире, двигаются к Тунису, где 16 ноября произошло первое столкновение с немецкими подразделениями. «Германское командование, не располагавшее военными резервами в непосредственной близости от театра военных действий, было вынуждено спешно перебрасывать в Тунис части различных соединений». Задача немцев состояла в том, чтобы укрепиться в районе Бизерты, воспользовавшись ее фортами. Здесь определенную роль играли воинские формирования «Свободной Франции», в которых сражались в т. ч. и наши соотечественники. Одним из таких русских военных был В.И. Алексинский. В своих мемуарах, оформленных в послевоенном Париже, он писал о том, что в войсках де Голля в Северной Африке воевало множество русских.

Многие из числа наших соотечественников отличились в боях против фашистов во время проведения боевых операций в Тунисе, Алжире и Марокко. Среди легионеров, награжденных «Крестом Освобождения», имена: подполковника Д. Амилахвари, погиб в Египте в 1942 г., Н. Румянцева, командира 1-го марокканского кавалерийского полка, капитана А. Тер-Саркисова. России должны быть также известны имена воевавших в Северной Африке ее сынов, вот некоторые из них: Ващенко Алексей солдат 2 кл. II полка Иностранного легиона (+1947г.), погребен в Вилье на Марне; Гайер, (+20.5.1940г.) погиб при Поррон; Гомберг (?), младший лейтенант; Золотараев, младший лейтенант, (+1945г.); Попов, вахмистр 1 кавалерийского полка (+1946г.); Регема, лейтенант (+1945г.); Ротштейн, младший лейтенант (+1946г.); кн. Сергей Урусов; Земцов, награжден двумя Военными Крестами, уволен в отставку в 1940 г., в 1941 г. пошел добровольцем в легион, вторым Крестом награжден посмертно.

Ю.В. Луконин, бывший в Марокко на дипломатической работе в 60-е годы XX века и лично знавший некоторых из представителей старой русской эмиграции, оставил записи о русских по происхождению людях, воевавших в Северной Африке на стороне союзников. «Два автора — один из них служил в авиации, другой во флоте — получили после победы над фашизмом громкую литературную известность. Особенно бывший летчик — Ромен Гари (Роман Касев). Он стал известным романистом, дипломатом, членом Французской академии. В автобиографической книге „Предчувствие зари“ он воспроизводит тяжелую, тревожную атмосферу вишистского безвременья в Марокко, описывает свои скитанья по Мекнесу и Касабланке перед дерзким побегом в британский Гибралтар, навстречу боевым будням в одном из подразделений деголевской авиации. Что же касается бывшего моряка, контр-адмирала запаса Алекса Васильева, то его перу принадлежит сборник увлекательных новелл „Неизвестные солдаты минувшей войны“. В нескольких новеллах он воскрешает пережитое им в Северной Африке, в частности, высадку мощного союзного десанта в Марокко и Алжире в ноябре 1942 г.». В декабре 1940 г. на Атлантике, возле Касабланки затонула французская подводная лодка «Сфакс», среди членов экипажа был старший лейтенант П. Еникеев. Во время немецкой оккупации Бизерты, на одной из вражеских подводных лодок устроил диверсию служивший на базе механиком бывший лейтенант русского флота С.Н. Еникеев.

Однако, к сожалению, были и обратные случаи, когда из числа бывших русских военных, в том числе и легионеров, находились лица, шедшие на сотрудничество с фашистами. Об одном из таких людей оставила записи эмигрантская писательница Нина Берберова. В своих дневниках за 1942 г. она писала: «В восемнадцать лет пошел к Шкуро и кого-то резал… Он шатался где-то, потом поступил в Иностранный легион и уехал в Африку (была война французов с Абд аль-Кримом)… В Африке он опять кого-то резал, вернулся через пять лет… И вот теперь он в немецкой форме, сражается на восточном фронте, вернее — служит переводчиком у немцев в России. Сейчас вернулся в отпуск из-под Смоленска…». Впоследствии она узнала дальнейшую судьбу этого человека. В 1944 г. он погиб под Черновцами.

1.3 КОНФЛИКТ ПОКОЛЕНИЙ

Вторая мировая война явилась определенным водоразделом между двумя волнами русской эмиграции. Официальные данные международных организаций по делам беженцев, указывают цифру в 8 миллионов перемещенных лиц, оказавшихся в Европе на 1949 г. Что касается русских людей, а именно они составляли большинство в этой огромной людской массе, то их можно условно разделить на две категории:

Во-первых, это откровенные предатели, сотрудники оккупантов, участники антисоветских вооруженных формирований, во-вторых, — насильно перемещенные на работу в Германию лица. Политические взгляды этих людей, отличались от тех, которыми жила эмиграция первой волны. Изведав черствый хлеб на чужбине, аристократы, военные, казаки и их семьи, проникались симпатией к, пусть даже советской, но родине, ставшей победительницей в мировой войне. О политическом примирении, говорят слова, произнесенные бывшим послом Временного правительства в Париже Маклаковым, которые он произнес во время визита в посольство СССР в 12.02.1945 г.: «Мы борьбу прекратили, от тех, кто хочет ее вести мы отделились».

Напротив новая партия русских, прибывшая из СССР, дышала исключительно злобой по адресу родной страны. Исключением были, разве что простые люди, насильно угнанные на работы, но боявшиеся возвращения в виду предстоящего преследования со стороны карательных органов на родине.

Определенная доля вины в укоренении антисоветского настоя вреди невозвращенцев, лежит на самом Советском государстве. Приказ N 120, от 16 августа 1941 г., заочно приговаривавший к смерти, сдавшихся в плен и инициировавший репрессии против членов их семей, был хорошо известен среди военнопленных. По этому поводу пишет историк: «Ясно, что государство своим репрессивным законодательством, где сам факт пленения рассматривался, как измена родине, где преследовались не только сами пленные и перемещенные лица, но члены их семей, по сути дела отторгло сотни тысяч своих граждан».

Договоренность между союзными государствами, заключенная в Ялте 11.2.1945г., о выдаче советских граждан, не зависимо от их согласия, по состоянию границ на 1 сентября 1939 г., только усугубляла дело.

В отличие от своих предшественников — эмигрантов 20-х годов, новые беженцы, отнюдь не стремились к воссозданию России за рубежом. Одни из них хотели лишь мира, покоя, элементарного бытового устройства, — забыть кошмары плена, унижения, уйти от проблем неустроенности западной жизни и страха от советской действительности. Другие — были, напротив агрессивно активные, себя считали борцами, героями. Только негде было прилагать геройские силы, все это осталось там, на востоке, за советской границей. Здесь же были общины русских, поседевших, постаревших, утративших былую активность людей. Собственно они никогда и небыли идеологическими противниками вновь прибывших, так как жили в разных россиях, в разных культурах, в разных идеологиях, в разных социальных слоях. Зарубежный автор, склонный видеть в русской эмигрантской массе общность и единство, тем не менее, пишет: «Вторая эмиграция"… представляла все социальные слои, имевшиеся к началу войны. Это был сколок общества уже советизированного, о6езглавленного, но и наиболее ожесточенного… лишь постепенно вторая волна воспринимала культурно-религиозные ценности, хранимые первой, дорастала до духовного уровня… «.

Пока же о духовном росте говорить не приходится. На примере африканских русских общин мы видим, что вновь прибывшие не вливаются в уже существующие русские общественные институты, организации, ассоциации, а создают свои, как бы в параллель. Это относится и к церкви. Храмы для «второго волны — это уже, но только место молитвы, а сфера проявления политических симпатий и антипатий.

С прибытием на новые места, начался захват, а где не удавалось, — там создание альтернативных приходов. И это в тех местах, где уже на протяжении десятилетий были русские церкви, со своими сложившимися традициями и богослужебным укладом, приспособленным к местным условиям. Все эти факты наблюдаем на примере Марокко, Алжира и Туниса.

В Марокко, например, большая организованная группа русских, приехала с двумя священниками и хорошим спетым хором. Тунис становится местом пребывания зарубежных архиереев, — архиепископа Пантелеимона, затем епископа Нафанаила. Приход в Касабланке обрел альтернативного владыку, одно время им являлся Иоанн (Максимович), о котором следует сказать, что это был наиболее достойный святитель из всех зарубежников. Он мало интересовался политикой, был молитвенником и аскетом, уделял большое внимание благотворительности, просвещению, утешению страждущих душ. Оппонент зарубежного лагеря в Марокко писал о нем: «Исключением являются такие кроткие святители, как Иоанн /б. Шанхайский/, да еще, наверное, найдутся, но таких меньшинство». По словам, близко знавших его людей, «архиепископ вообще не абсолютизировал юрисдикции, что в последствии явилось причиной осуждения его со стороны „более серьезных“ зарубежных иерархов, для которых партии и „течения“ имели большее значение, чем заповеди Христовы».

Как реагировали священники уже существовавших церквей на появление своих беспокойных собратьев? Об этом писалось в церковной зарубежной прессе: «Не так давно, настоятель нашего храма, архимандрит Митрофан, получил предложение от местного представителя юрисдикции митр. Анастасия, протоиерея Митрофана Зноско-Боровского, перейти вместе со всем приходом в карловацкую юрисдикцию. В своем ответе на это странное предложение архимандрит Митрофан подробно разъяснил отцу протоиерею всю не каноничность церковного устроения, так называемой Зарубежной Церкви и, считая излишним дальнейшие переговоры на тему о „переходе“, просил только одного „мирного существования“, без вмешательства в чужие дела».

1.4 СОВГРАЖДАНКИ

«Людей, покидающих отечество для чужих краев, на чужбине не уважают, а на родине чуждаются» Эзоп

Итак, кто же, они, наши соотечественники, которые сегодня составляют основной костяк русской диаспоры в стране Магриба?

Необходимо сразу подчеркнуть, что в массе своей это женщины. Их появление здесь связано со вступлением в брак с местными арабами и берберами. Многие молодые люди из Марокко учились в советских вузах, да и в наше время продолжают получать образование в России и других странах СНГ. Большая часть этих женщин — не русские, а украинки или белоруски. Что самое интересное, все они всегда представляются русскими и в быту используют исключительно русский язык. Отдельный разговор о том, что в связи с отсутствием во многих североафриканских странах дипломатических представительств Украины и Белоруссии, этим женщинам приходится преодолевать массу проблем визового, юридического и паспортного характера (ближайшее украинское дипломатическое представительство находится в Тунисе). Марокканские студенты учатся также в Казахстане и среднеазиатских республиках, но спутниц жизни оттуда, как правило, не привозят.

Попадая в арабский, исламский мир Северной Африки, славянки сталкиваются с проблемами адаптации. Рассмотрим на конкретных примерах, как же этот непростой, процесс протекает в Магрибе.

Как правило, женщины, которые на официальном консульском языке по старой памяти именуются «совгражданки», не порывают отношений с оставшимися на родине родственниками, дети у них двуязычны, обычно владеют русским и французским, нередко и третьим языком — арабским. Последнее, характерно для тех, кто воспитывается в арабских семьях, где сильны патриархальные устои. Обычно интеллигентные современные семьи, зная местный диалект, предпочитают говорить в семье по-французски, тем более что со стороны «совгражданок» заметно постоянное негативно-критическое отношение ко всему арабскому и мусульманскому.

Исламское законодательство не признаёт браков, заключенных вне этой религии, поэтому жены вынуждены принимать ислам. Но, не имея гражданских внутренних паспортов, а только вид на жительство, они во всем зависят от мужа. Вид на жительство для иностранцев, прибывших из стран Восточной Европы, необходимо ежегодно продлевать, а для этого нужно в числе необходимых бумаг предъявлять справку с места работы мужа.

Детей, рожденных в совместных браках, родители стараются отправить учиться в Россию и другие страны СНГ. Женщины, принадлежащие к старшему поколению, пытаются влиять на внуков через книги, игры и т. д., но, как правило, внуки уже не говорят по-русски, зато французский и арабский считают своими одинаково родными языками. Совгражданки стараются завести знакомство с интеллигенцией из числа русских, приезжающих в страну для работы по контрактам и в официальные командировки. Мужья-арабы этому, как правило, не противятся — наоборот, сохранив хорошие впечатления о России за годы учебы в нашей стране, тянутся к русской культуре, охотно говорят по-русски. Определенную долю в этом процессе играют Российский культурный центр, библиотеки, видеофильмы и т. д. Местная пресса постоянно помещает на своих страницах положительные отзывы о работе культурного центра.

Попытки продлить или создать атмосферу русской бытовой среды выражаются в покупке старых русских вещей, мебели, посуды у тех соотечественников, которые, закончив срок работы в Марокко, возвращаются на родину. Но в силу низкого культурного уровня все это принимает порой уродливые и даже карикатурные формы.

Церковь, оставшуюся от старых русских эмигрантов, совгражданки тоже пытаются сделать местом своих встреч и досуга. Православное богослужение, вероучение, книги (а приход обладает большими возможностями в плане выбора литературы, недоступной соотечественникам в России), — все это интереса не вызывает. С одной стороны, в церковь приходят за психологическим утешением, когда совсем плохо на душе от избытка отрицательных эмоций, связанных с пребыванием в чуждой этно-религиозной и культурной среде. С другой стороны, как уже отмечалось, кусочек русской земли используется, как место встреч. Обращений к священнику за советом в плане духовной жизни, традиционного исполнения треб и обрядов — типа заказных записок, молебнов, исповеди, причащения и т. д. — практически не бывает. Единственные молебны в церкви — «о путешествующих», когда кто-то из сотрудников официальных представительств летит домой в отпуск или в связи с окончанием командировки.

Отношения в самой среде совгражданок далеко не простые. Постоянному обсуждению подвергаются бытовые и семейные вопросы. Отсутствие социальной активности, достоверной информации, помноженное на низкий интеллектуальный и моральный уровень, рождает постоянные сплетни и склоки. Среда совгражданок никогда «не простит» кому-то из соотечественниц, если та сможет устроиться на приличную работу. Как правило, русские и русскоговорящие женщины не трудоустроены, так как не обладают необходимыми качествами и навыками, первым из которых является хорошее знание французского, а нередко и арабского языка. Идти на не квалифицированную работу они тем более не способны. Поэтому они сидят дома, во всем зависят от мужей и обычно не ладят с многочисленными родственниками. Их мужья-арабы в этом отношении выглядят намного симпатичнее и благороднее.

Патриархальный арабский семейный быт, построенный на нормах исламской морали, имеет немало положительных элементов. Попадающие же в эту среду совгражданки, фактически разрушая среду, в которой оказались, не приносят в арабский мир ничего положительного из русской культуры, религии, быта и этики. Поэтому в местной среде зачастую складывается неверное отношение ко всему русскому и к России. Иногда, откровенно говоря, испытываешь чувство вины и позора за русскую нацию. Например, общаясь с простыми жителями, мне приходилось не раз разъяснять, что я русский священник: тогда в ответ не редко задавали вопрос: «А что, разве у русских есть религия?» В таком отношении к России и русским, конечно, нельзя винить только совгражданок. Определенную долю антирусского накала несут современные средства массовой информации. Просматривая, как арабские, так и западные телеканалы на французском, английском и других языках, постоянно видишь и слышишь о негативных процессах в современной России. Стыдно, что синонимом слова «русский» стало слово «водка».

Действительно, женщины, приехавшие в Рабат из бывшего СССР, в вопросах вероучения не сведущи. Им, воспитанным на атеистических началах и ничего не знающим о православии, чужда вообще всякая религия. Кроме того, следует принимать во внимание то обстоятельство, что совгражданки агрессивно не приемлют ислам, не смотря на то, что официально многие из них числятся мусульманками. В противоположность женам, их мужья охотно говорят на религиозные темы, показывают знание, как коранических положений, так и азов христианства, с удовлетворением осознают те моменты вероучения, которые говорят об изначальной исторической общности наших монотеистических религий.

В правовом отношении местное законодательство, основанное на нормах шариатского права, совершенно необычно для европейского сознания. Это относится к теме разводов, возможности иметь других жен, к вопросам, связанным с воспитанием детей, положением женщины в обществе, ее социальной активностью. Подчас, когда марокканец, не делая ничего предосудительного с точки зрения закона, религиозных норм, общественных и семейных традиций, совершает поступок, который с точки зрения европейского менталитета не может быть принят, в смешанных семьях случаются трагедии. Совгражданки, даже прожив десятки лет в арабской среде, так и не хотят узнать или понять, как же здесь строятся взаимные отношения.

По емкому выражению одного из российских дипломатов, много лет занятого работой с совгражданками, «они там (т.е. на родине) хотели быть иностранками и здесь тоже хотят остаться иностранками». Заключая брак с арабами, многие женщины думали, что станут женами если не принцев, то во всяком случае родственников короля. На деле оказалось, что принцы обычно учатся в Европе, а в СССР учились дети бедняков.

1.5 БУДНИ ПРИХОДА

Что касается характеристики других оказавшихся в условиях заграницы российских граждан, которые приходят в храм, то это находящиеся в официальных командировках, работающие по контрактам и т. п. Естественно, что в этой среде сильна тенденция к сохранению своего обособленного образа жизни. Люди живут во временных, стесненных условиях с минимальной адаптацией, не вживаясь, а скорее приспосабливаясь к местной жизни.

Положение Церкви в Марокко непосредственным образом связано с явным неуспехом христианской миссии в этой стране. Священники Московской Патриархии приезжают на небольшой срок и совершенно не подготовлены к работе в местных условиях, Деятельность священников развивается в различных направлениях, но только не в области душепопечения. Дело в том, что обычно на воскресной литургии бывает от одного до трех человек, в большие праздники — максимум 15, причем это не регулярно молящиеся, а просто посетители. Обычные формы деятельности приезжавших из СССР, а ныне из Российской Федерации священников — активный отдых, путешествия, бесконечные общения со скучающей публикой, проживающей на территории посольства и создающими видимость занятости дипломатами и примкнувшими к ним. Масса свободного времени побуждает к чтению, интеллектуальным занятиям, изучению иностранных языков.

Тем не менее, несмотря на все трудности, русская община продолжает существовать в Рабате. Благодаря братской помощи греческого архимандрита Тимофея из монастыря Параклит, а также международных христианских благотворительных организаций библиотека пополняется новыми изданиями. В ответ на просьбу В.П. Бутковского, директора российской посольской школы, митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, председатель OBЦС МП, прислал комплект видеокассет «Слово пастыря». Доктор педагогических наук Владимир Петрович Бутковский с супругой Еленой Леонидовной и дочерью Екатериной, за время проведенное в Марокко, показали себя, как самые добрые христиане и очень симпатичные люди.

Затронув тему православной церкви в Рабате, нельзя не сказать еще об одном. В связи с резким ухудшением экономического положения в странах Восточной Европы, многие сербы, румыны, болгары, поляки едут в поисках работы в североафриканские страны. Для многих церковь становится частичкой родины. Совместные богослужения по случаю дней памяти общих святых и событий славянской истории объединяют людей. Частыми посетителями храма стали болгарские прихожане. Постоянно присутствует на богослужениях посол Болгарии, причем он с удовольствием принимает участие в чтении богослужебных текстов, как на церковнославянском, так и на болгарском языке. С большим усердием и серьезностью посольство Республики Болгария, откликнулось на инициативу предложенную настоятелем, по проведению дня памяти святых просветителей славянских Кирилла и Мефодия. Этот праздник готовили и проводили в 1998 и 1999гг., последовательно трудившиеся в Марокко, господа послы Тодорин Пакеров и Георгий Карев. Аналогичные празднества в честь святого Саввы Сербского были проведены 24.01.1999 г., как раз в то время, когда международное сообщество восстало против Сербии, дипломатический корпус Марокко игнорировал и бойкотировал посольство Югославии. Сербы, проживающие в Рабате, Касабланке и других городах собрались в русском храме. Господин посол Голуб Лазовик участвовал в богослужении, он по сербскому обычаю разрезал хлеб и полил его вином, как принято в обряде «сербской славы». Затем в церковном саду был устроен прием.

Посол Греческой Республики, обычно приезжает в русский храм на Крестный ход в пасхальную ночь и затем уезжает в Касабланку, где принимает участие в богослужении, совершаемом в Благовещенской церкви Александрийского патриархата. Оказав уважение единоверным русским людям, посол встречает Пасху среди греческой общины.

К сожалению, к нашей церкви практически безучастным остается посольство РФ, на богослужениях российские дипломаты не бывают. Исключение составляет разве что праздник Пасхи, когда, потолкавшись во время крестного хода, россияне дружно начинают празднование в саду под навесом. В храме в этот момент остается не больше десятка человек, а к концу обедни и вовсе только священник и несколько любителей-хористов. Залитые воском ступени паперти, окурки на плитках дорожек и разбросанная по зеленому газону белая пластиковая одноразовая посуда напоминают о том, что прошедший праздник останется в сознании тех, кто связывает себя с русской культурой.

Таковы во многом субъективные впечатления от пребывания на должности настоятеля Воскресенского храма в Рабате.

Объективности ради, следует назвать имена замечательных людей, благодаря самоотверженной преданности которых продолжает существовать русский храм и проявляется необходимая забота к этому уникальному месту, связанному с русской историей и культурой. Это неутомимая Людмила Михайловна Мулин — казначей (фактически староста русской церкви), Нина Алексеевна Эль-Кинони — регент церковного хора, Ирина Александровна Васильева — библиотекарь приходской библиотеки. Много помогали и оживляли скудные будни русской общины в Марокко Вячеслав, Галина и Вероника Семеновы, и Николай Александрович Васильев, за время их проживания в Рабате. Большое внимание и дружбу к русским проявлял польский торговый консул пан Теофил Станиславский с супругой пани Сильвией и дочерью Майей.

Духовную связь с Воскресенской церковью сохраняет матушка Мария (Екатерина Васильевна Гурко). Она внучка знаменитого соратника Скобелева, освободителя Болгарии генерал-фельдмаршала Иосифа Гурко, именем которого названа одна из улиц Софии. Ее отец генерал Василий Гурко женился на француженке, дочери министра юстиции Trarieox, Софии. С 1946 г. София и Екатерина Гурко проживали в Рабате. После смерти матери Екатерина Васильевна переехала в Париж, где, приняв монашеский постриг она трудилась в канцелярии Экзархата.

http://rusk.ru/st.php?idar=410363

  Ваше мнение  
 
Автор: *
Email: *
Сообщение: *
  * — Поля обязательны для заполнения.  Разрешенные теги: [b], [i], [u], [q], [url], [email]. (Пример)
  Сообщения публикуются только после проверки и могут быть изменены или удалены.
( Недопустима хула на Церковь, брань и грубость, а также реплики, не имеющие отношения к обсуждаемой теме )
Обсуждение публикации  


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика